Честно говоря, я даже не могу себе представить, какая пуля должна быть в голове у человека, которому мерещится, что 20 лет назад жить было лучше, жить было веселей...
Я первый раз попала в город в 1985 году из голодающего в полном смысле слова Челябинска, и как-то не обращала внимания на архитектурные заморочки, больше гуляла по магазинам. Помню кулинарный шок, который настиг меня в тогдашнем «Птичьем молоке». Мало того, что этого самого «Птичьего молока» было в избытке, так я еще и впервые в жизни увидела «Метеорит» и «Миндаль в сахаре». Я увозила из Оскола большую дорожную сумку, набитую конфетами, а дома меня ожидало неверие угощаемых:
- Ну, не ври, что ты в каком-то Старом Осколе это купила!
- Да вот жеж, на фантиках-то написано!
- Да, мало ли что там написано, «сделано в Старом Осколе», ну, а купила-то ты в Москве, признавайся!
Тем не менее, коллеги и друзья охотно слопали все сласти, привезенные из Старого Оскола, но, похоже, так и не поверили, что я не вру. Ой, не люблю я этого...
В декабре 1987 я приехала в город уже на ПМЖ, с трехмесячным сыном на руках. Из всех доступных в такой ситуации видов досуга были только прогулки по городу с коляской. Поверьте, чуть ли не каждый раз на глаза наворачивались слезы – до того серым и убогим были и пейзаж, и архитектура... Кстати, к разговорам о глобальном потеплении, или отсутствии оного: всю зиму 87-88 я проходила в резиновых сапогах. Слякоть стояла несусветная. Не раз пригодился данный вид обуви и в следующих годах: новый дом, в который мы отделились от родителей, несколько лет стоял и зимой, и летом, окруженный мерзкой глиняной жижей, и ковра-самолета, чтобы выбраться из этого окружения не было. Заменяли резиновые сапоги.
Летом была другая проблема – ежедневный риск сломать каблук на босоножке, поскольку назвать «тротуарами» то, что предполагалось под их именем, мог только какой-то совсем оголтелый мечтатель о светлом будущем. Когда ко мне в гости пришла подруга моей подруги, родители которой были переброшены из Казахстана на подъем местной промышленности, первое, что она сказала:
- Все предупреждают: в Старом Осколе на каблуках ходить невозможно.
Еще помню очень отчетливо свою первую поездку в Губкин (там, говорили, было получше насчет продовольствия). Мама, роди меня обратно! Эти километры бесконечных свалок металлолома за окном, сиротливые железнодорожные пути, серый воздух, «лунный пейзаж», ни дать ни взять... Планета Земля после ядерной катастрофы... Опять слезы на глазах: Господи, куда меня занесло?
А дальше все пошло веселее. Я устроилась на работу воспитательницей детского сада, поскольку сыну исполнилось полтора года. До этого, я практически не имела возможности общаться с местным населением – сидела дома, в четырех стенах четырехкомнатной квартиры. И вот что интересно. При любом первоначальном общении с любой аборигеншей в первые несколько минут слышала: «Ой, да ты не местная!» - «Откуда ты догадалась?» - «Да по разговору поняла, говоришь не по-нашему».
И это – святая и истинная правда, как она есть. До этого мне довелось жить на Крайнем Севере, на Урале, в Западной Сибири, но такого диалекта, как в Старом Осколе, причем, не в глухой деревне, а в учреждении образования, мне не доводилось слышать ни разу в жизни.
Особенно коробило повсеместное распространение «г» фрикативного, оно же -украинское, оно же на письме передаваемое буквой «х». Ну, для примера. Приехал в 1988 году летом ко мне в гости брат-школьник. Первое, что я помню, как он выскочил, когда остановилась машина, на обочину дороги, рвать вишню с пыльного придорожного деревца – для Урала это была несусветная экзотика. Второе – как он первый раз вышел на улицу погулять и вернулся с квадратными глазами:
- Я спросил у девушки: где вы купили мороженое? А она отвечает: «Хде-е-е, хде-е-е? У махази-и-и-и-ине!»
Кстати, о магазинах. В начале 90-х в Старом Осколе с продовольствием тоже похужело. В них выстроились многометровые очереди, и в каждой непременно стоял гвалт:
- Понаехали тут! Из-за них жратвы не хватает!
Я, если честно, иногда боялась раскрыть рот, в опаске, что во мне по речи признают «понаехавшую» и порвут, как Тузик грелку... Только сейчас можно с уверенностью сказать, что именно «понаехавшие» превратили деревню в город. Хотя, уверена: найдутся и те, которые этого не признают и сейчас...
Так вот, возвращаясь к учреждению образования, каковым, несомненно, являлся детский сад. Речевые открытия сыпались, как из рога изобилия. Порой, казалось, мы разговариваем на разных языках.
- Ой, я так устала вчера - до полночи закрывала.
- Чего ты закрывала?
- Да просто закрывала, шчо ты не понимаешь?
Когда поняла, могу удостоверить: в Сибири и на Урале это называлось: «делать закрутки на зиму» и «закатывать банки».
Позже, осенью:
- Ой, чего ты пришла раскрытая?
Я начинаю судорожно ощупывать пуговицы на кофте и на пальто. Оказывается, - «раскрытая» – это без головного убора.
Когда я впервые услышала «Он козыряется», подумала, типа - воображает, типа «козырем» себя мнит. Оказалось, все проще - «ругается матом». Тут, кстати, уже сто раз тут писала, но повторюсь: никогда в прежней жизни не слышала столько «козыряний» на улице, вслух, на детей... «Овца грёбанная» по отношению к дочке - просто ласково звучало.
Вот еще перлы: «ладу не дам» из уст преподавательницы музыкальной школы, «все буки забила» - из уст директора детского сада... Ну, и, конечно же – СИНЕНЬКИЕ! Когда у меня вновь приобретенная подруга спросила: «Ты любишь синенькие?», я, право слово, всерьез подумала, а не рехнулась ли она. В смысле, что у барышни с головой?
А самым трепетным в моей жизни термином стал, бесспорно, уже прописанный Алисой, «тремпель».
Я работала воспитательницей в детском саду, в младшей группе. Первый Новый год, утренник, волнение, суматоха, суета... После праздника подходит ко мне мамочка с нарядным платьем в руках и строго вопрошает:
- А где тремпель?
Я, впервые в жизни услышав такое, с легким французским прононсом, слово, естественно, отвечаю:
- Какой тремпель?
- Ну, к платью был тремпель!
У меня земля начала уходить из-под ног. Значит, на платье было что-то такое ценное и необычное, а теперь ОНО потерялось. Судя по слову, речь идет, как минимум, о бриллиантовой брошке, и мне теперь не расплатиться во веки веков, аминь...
- Так что за тремпель? – произношу немеющим языком.
- Да обыкновенный, маленький, деревянный!
Еще не легче... Деревянная бриллиантовая брошь – это выше пределов моей фантазии.
Прошло несколько минут страха и ужаса, пока я поняла, что речь идет об обычной, копеечной «вешалке». Вы не представляете, как мне стало хорошо и весело, когда я это поняла.
Но вершиной «народной мудрости», несомненно, была нянечка в моей группе. Самая, что ни на есть, деревенская, попавшая в город по принципу «удачно вышла замуж». Никогда не забуду, как в летний жаркий день она сидела на детском стульчике и обмахивалась:
- Ой, пекля какая-то.
Я не с первого раза поняла, что имеется в виду «пекло».
Женский род у нее был, вообще, по-моему, единственный. Так, она могла сказать про воспитанницу:
- Что с её взять? Нежная очень. Тело у ей - белая, мягкая...
А любой стиральный порошок она почему-то называла «Кристалл» (почти единственный вид порошка, выпускаемого в СССР). Я была очень рада, когда она предупредила меня, что в магазине «дают» «Кристалл», и напоролась на супердефицитный импортный «Omo».
Интересно другое: самое страшное ругательство в устах этой женщины звучало так: «Дюже грамотная!» или «Дюже образованная!» Это не шутка, это так и было.
Пока приостановлю воспоминания, но хочу ими сказать одно: за 20 лет Старый Оскол кардинально преобразился и очень поднялся в плане культуры. Я в этом готова расписаться литром крови. Это говорит о том, что в наших силах что-то изменить в лучшую сторону. Вот и пошли работать! Праздники-то закончились.