МЕШКОВ НИКОЛАЙ СЕРГЕЕВИЧ. Продолжение 14

добавить в избранное
МЕШКОВ НИКОЛАЙ СЕРГЕЕВИЧ. Продолжение 14

К 90-й годовщине образования Старооскольского краеведческого музея.

 

Рассказ о первом директоре  музея. Глава из историко-литературного произведения старооскольского краеведа Белых Н. Н. ПЕРЕКРЕСТОК ДОРОГ.

 

В главе ОБВАЛЫ рассказывается о том, как автор (герой произведения под именем Каблукова Сергея) впервые познакомился с директором краеведческого музея Мешковым Николаем Сергеевича при осмотре обвала на Нижней Площади подземного хода крепости Оскол в 1923 году. После этого будущий краевед Николай Белых заинтересовался историей древнего города. Непосредственно Н. Белых стал сотрудничать с музеем и его директором с 1930 года, обогащая музей, совместно с работниками музея, историческими материалами по истории Старого Оскола. В результате этого сотрудничества автором и краеведом Н. Белых была написана монография ЧАСТИЧКА РОДИНЫ (Из истории Старого Оскола). Сначала машинопись варианта ЧАСТИЧКИ РОДИНЫ без иллюстраций был передан музею в 1949 году. Переработанный иллюстрированный вариант ЧАСТИЧКИ РОДИНЫ был передан краеведом Н. Белых в музей в 1953 году.

 

 ОБВАЛЫ


 

 Ниже помещен план подземных сооружений, составленный автором Н. Белых на основе изучения обвалов 1923 года. (Данные из монографии Н. Белых ЧАСТИЧКА РОДИНЫ).

 

Минут сорок стоял Сергей у груды выгруженных из вагона на площадку своих книг, тетрадей, счетов, глобуса, плакатных трубок, пока убедился, что подвода на встречу ему не выслана, хотя и посылал об этом телеграмму в Лукерьевку еще из Воронежа. «Что же делать? – мысленно спрашивал сам себя. – С дурьей головы отказался от помощи Вани Прудцкого, даже упустил Долбленого… Куда вот теперь двинусь с таким грузом?»

– Эй, парень! – позвал он голенастого мальчишку, гонявшего вдоль рельс обруч на изогнутом дроте. – Знаешь Анпилова, революционера?

– Дядю Костю? Знаю… Он в эту пору всегда из депо с работы ходит, я вам его покажу. Да он как раз идет, – мальчишка бросился с обручем навстречу широкоплечему немного сутуловатому человеку в сером брезентовом комбинезоне. – Дядя Костя, дядя Костя, вас красноармеец ждет, с глобусом и с книгами. Вон стоит, давно уже…

– Здравствуйте! – сказал Анпилов, серые глаза его с отливом синевы внимательно прощупали незнакомого парня в военном. – Откуда вы узнали, что есть на свете Анпилов?

Сергей кратко рассказал о встрече с щигровским Иваном Ивановичем, Анпилов сразу потеплел, заулыбался:

– Помню его, помню. Друг боевой поры… Да чего же мы тут стоим? Моя квартира недалеко, – сказал он и схватив в охапку большую и самую тяжелую часть груза. – Пошли!

Пересекши пути, они пошли узенькой улочкой. Под ногами хрустел песок, перемешанный с каменным углем давнишнего времени (успел обгладиться под ногами), из-под ног порхали купавшиеся в песке воробьи.

В тупичке повернули направо, так что водокачка оказалась левее, мягкой травянистой улицей вышли к серым от дождей воротам и калитке.

– Проходите, – Анпилов звякнул кольцом калитки и пропустил Сергея к высокому крыльцу. Напротив был небольшой садик, синело несколько дупляных ульев, жужжали пчелы. Поодаль, на железной кровле обложенного красными кирпичами дома ворона торопливо клевала выставленный в решетах для просушки зернистый сыр. Анпилов бросил щепкой в ворону. – Кешь, дармоедка! Правда, хозяйка такая же в этом доме живет, но сыр ведь для человека, не для вороны…

Оставив Сергея с его кладью в комнате, Константин Анпилов пошел искать жену у соседей.

Развернув лежавшие на столе газеты «Юный работник» и «Известия Старо-Оскольского уездного исполнительного комитета», Сергей обратил внимание на статью археолога М. В. Василькова «Обвалы в Старом Осколе».

«… местное духовенство, особенно благочинные Карпинский и Захар, благословленные их преподобием Алексеем Рыльским из Курской епархии, использовали происшедшие на Нижней площади города обвалы для укрепления религиозных суеверий и собственного обогащения, – читал Сергей. – Церковники привлекли внимание десятков тысяч граждан к обвалам, истолковали их в качестве некоего «божьего знамени», ниспосланного народу за грехи, проводят круглосуточные молебствия.

В действительности же обвалы представляют собою естественное явление. Комиссия Уисполкома тщательно обследовала место обвала, выявила его причины. Сейчас открыт доступ всем желающим для личного осмотра подземелья.

Обвалы в Старом Осколе происходили неоднократно на территории древней крепости и ее «тайников», то есть подземных ходов к рекам Оскол и Осколец. Известен обвал «тайника» к Осколу. Он произошел в 1812 году, вследствие чего образовалась широкая длинная впадина, по которой старооскольцы проложили ступеньки и спускаются теперь мимо тюрьмы с бугра в слободу Рыльскую.

В семидесятых годах XIX века произошел обвал при строительстве придела церкви на Покровской улице. В каморе обвала обнаружен склад военного имущества: ржавые алебарды, мечи, военно-конная сбруя. В это же время произошли обвалы на противоположной стороне города, на Холостой улице, в районе первой террасы возвышающегося над Оскольцом крутого бугра.

В 1907 году на Торговой (Нижней) площади произошел обвал неподалеку от колокольни собора. Теперь вот «тайник» снова дал о себе знать обвалом в двадцати с лишним шагах от главного входа в здание в здание бывшей тюрьмы, где размещен банк и финансовый отдел: в подземелье провалился водовоз с лошадью и бочкой.

Комиссия установила, что обвал произошел на месте «тайников» и подземных хозяйственных сооружений крепости, возникшей в конце XVI века. Это позволяет нам нанести удар по религиозному суеверию, показать желающим удивительные остатки Оскольской крепости.

Обследованная часть подземелья представляет собой коридор и грушевидной формы подвал, вырубленные в мощной меловой скале. Толщина мелового свода над подвалом достигает сажени. Удалось обследовать сооружение юго-восточного направления всего лишь на протяжении около восьми метров. Ширина сооружения около двух с половиной, высота около двух метров.

Под прямым углом к оси коридора обнаружен спуск в подземелье северо-восточного направления. При расчистке спуска обнаружены человеческие скелеты со следами сабельных ударов, один из черепов разбит чем-то тяжелым в височной части. Наверное, в подземелье давным-давно шел бой.

Обнаружена галерея юго-западного направления. В нее упирается описанный выше спуск с уклоном градусов в двадцать с продольными меловыми гнездами со следами истлевших деревянных рельсов, по которым, наверное, катились в прошлые века бочки с порохом, вином, провиантами в подземные хранилища.

В северо-западной стене галереи имеется очень узкая дверь и крохотный оконный проем в выдолбленную в мелу камору. Там обнаружены посудины австрийского происхождения и четырехугольные штофы, напоминающие по форме и зеленоватому цвету стекла русскую посуду XVII-XVIII веков.

Эта галерея обследована по длине метров на девять, до места обвала 1907 года. Там комиссия натолкнулась на конусообразное нагромождение мела и земли, не рискнула двигаться дальше: опасные трещины в сводах, возможность внезапного обвала велика. При свете фонаря хорошо видно, что за конусом галерея раздвоилась: один рукав чернеет в сторону юго-востока, то есть в направлении обвала 1812 года, второй имеет северо-западное направление. Вероятно, он идет на улицу Холостую, откуда – к Оскольцу. Это второй важный «тайник», через который старая крепость снабжалась водой из Оскольца во время вражеской осады.

В галерее, высота которой два метра, ширина – два с половиной, имеются в стенах ниши одна против другой. Высечены каким-то трехзубцовым орудием, следы которого сохранились на позеленевшим от времени мелу. Высота ниш – сто сорок сантиметров, ширина – полтораста, глубина – до ста семидесяти. В таких нишах вполне возможно хранение бочек с порохом. Здесь сухо, пол усыпан желтым песком, воздух подвижный.                        

Интересна одна деталь. На простенке между первой нишей и коридором выбиты в мелу арабские цифры «745». Привычка кратко записывать дату нам известна из практики нашего поколения. Вероятно, так поступали люди и до нас. Это дает нам основание прочесть обнаруженную дату как «1745 год» и предположить, что в этом году подземелье было замуровано за ненадобностью, потом о нем совсем забыли.

Любопытным подтверждением такой забывчивости служит городской план, составленный в 1782 году по указу Екатерины II. В легенде к плану говорится, что на Торговой (Нижней) площади Старого Оскола, вблизи воеводского дома, имелись подземные сооружения, точное местонахождение которых неизвестно. Значит, о них забыли через тридцать семь лет после замурования. Нет ничего удивительного, что обвалы давно забытых подземелий производят на верующих потрясающее впечатление, а церковники используют это в целях усиления религиозности и наживы на молебнах, превратив обвалы старинной крепости в источник обмана народа и своей наживы…»

– Читаете? – спросил Анпилов, вернувшись с хлебом и огурцами в руках. – Я тоже читал, собираюсь сходить, посмотреть. Жена, сказали соседи, ушли на обвалы. Огурцы как любите, покрошить или скибочкой в соляной натир?

– Давайте, Константин Михайлович, в натир…

– Пошли, пожалуй, посмотрим, – предложил Анпилов, когда пообедали. – Найдем если подводу, попросим заехать за багажом. Не тащить же такую уйму в город пешком…

Шли через Ламскую, потом через жидкие клади на Осколе, через Ездоцкий луг. При выходе на Покровскую улицу столкнулись с плотными толпами народа. Забив все улицы, люди галдели и теснились: одни пробивались вверх по Белгородской, другие хлынули по Воронежской, мимо бывшей женской гимназии, карабкались в гору. Всем хотелось поскорее к самому «чуду». Монахи, псаломщики, люди с длинными палками и волосами шныряли по толпе, кричали и плакали:

– Дыра обвальная до самой преисподней пронзилась! Молитесь, православные, приношениями щедрыми помогайте церкви христовой одолеть врата адовы, чтобы духи сооблазна не изверглись из преисподней через зияние обвальной дыры!

Добрались. Давка, духота. Галдеж такой, будто татарская орда шла на штурм крепости. Подержались поближе к собору, построенному по чертежам Варфоломея Растрелли. Высокая колокольня нарядной игрушкой стояла отдельно от красавца пятиглавого Рождество-Богородицкого собора.

В портике колокольни, чтобы толпа с боков не давила, согнулся над лотком со свечами остромордый священник. Разъярен торговлей: бледно-серые глаза мечутся, пальцы молниеносно отсчитывают свечи, хватают деньгу. В такой конъюнктуре доверия никому нет.

– Это поп Михайловской церкви, отец Иоанн Мазалов, – сказал Анпилов, дернув Сергея за рукав и кивнув на взопревшего от жары свечного торгаша. – Говорят люди, свечной завод завели Мазалов с благочинным Саплиным и обдирают до гузна какую-то артель «Надежду пахаря»…

Люди напирали и толкали, но Сергей упирался, чтобы запомнить Мазалова, который «умен презело», по словам Прокофича, и даже сумел самого Долбленого вокруг пальца обвести. «Щука! – в сердцах подумал о попе с мордочкой грызуна и с волосами рыжеватого отлива. – При таких щуках партийный карась и моргнуть не успеет, как окажется в зубах у этого попа».

Вдруг из-за колокольни вывернулся Долбленый. Скуластое монгольское лицо перекошено, острый нос вспотел от гнева. Пронырнул за колонны портика и рванул Мазалова от лотка из окрашенного черным лаком железа. Свечи желтым веером метнулись людям под ноги. Началась давка с криком. Поднять свечи трудно, топтали их сапогами и лаптями.

– Кто разрешил продавать наши свечи? – вопил Долбленый. Подзатыльники шлепали звонко. – Кто?

– Что вы, аки тигр рыкающий? – вырвался Иоанн Мазалов, пошел в контратаку. Сбил с него шляпу, поясняя вместе с руганью: – Вы, деготник паршивый, понимать должны: мы вам свечи выдали по эквиваленту, продаем, что сверх того…

– Ах, сверх того! Нам десятую долю, себе «сверх того»! Такую прибыль даже кесари не получали, – Долбленый ловко сунул коллегу под ложечку, тот согнулся дугой. Люди начали хватать горстями свечи из безнадзорного лотка. Только мелькали в воздухе белые пушистые фитилики из некачественной нити.

– О, злодей вельми! –  держась руками за грудь и сплевывая, поднял Иоанн слезящиеся глаза на Долбленого. – Забыл ты речения святого Иоанна Златоустого, что отнявший у тебя имущество, нанес вред тебе не в душе, а в деньгах; если же ты будешь злопамятствовать, то сам ты нанесешь вред душе своей… Сам диавол покусил тебя на рукоприкладство срамное. Вот тебе, по Евангелию святому: око за око, зуб за зуб! – Мазалов сделал неожиданный выпад и ударил заслушавшегося Долбленого ногой в левый пах. Тот брыкнул ногами вверх, сверкнули подковы каблуков. Сейчас же вскочил и снова в бой бросился, да милиция ярости этой помеху учинила.

– Давай не будем! – встали между попами два высоких милиционера. – Берите свой ящик со свечами, с нами в отделение…

– Граждане, насилие над нами творится! – сразу завопили попы, толпа охватила милиционеров непроницаемой ревущей лавиной. – Защитите пастырей своя!

– Давайте, граждане, не будем! – испуганно трясли милиционеры поднятыми для успокоения толпы кистями рук. – Мы уходим, если отцы-священники не имеют друг к другу претензии…

– Не имеем, – заговорили попы, вытирая широкими рукавами потные лица и слюнявые губы. Они вдруг поняли, что не следует выносить сор из своей кельи. – Попутал бес, но смирением и молитвой мы одолели козни дьявола. Да возликует и возвеселится душа праведников и да познают зрящие нас глубокую истину, Марком-евангелистом реченную, что удобнее верблюду сквозь иглине уши пройти, неже богату в царствие божие внити. Амин!

Верующие, наблюдая это чудо одоления козни диаволовой, поднесли платочки к растроганным глазам, отерли слезы благочестия и очищения. Другие, моля в душе бога о прощении за кощунство и желание имущества ближнего своего, начали бросать в лоток украденные было свечи. Третьи, натугшись до покраснения и до звуков непристойных, оттеснили людской вал от церковного портика, пригоршнями гребли растоптанные на земле свечи и бросали в лоток с усердием и молением.

Лица священников воссияли. Долбленый зашептал, чтобы другие за молитву приняли, так как крестился при этом и возносил глаза к небу:

– Приими сии искалеченные свечи, яко воск и огарки свечные «Надеждой пахаря» доставленные, расписку дашь мне и преуменьшить тем грехи свои, преумножишь долю доходов наших…

Мазалов согласительно качнул головой, молитвенно прогнусавил:

– Да пусть станет тако, неисповедимы пути господни суть…

«Русь-матушка, могучая, обильная и бессильная, – подумал Сергей с болью в сердце, продвигаясь с Анпиловым дальше. – Была ты веками такой, а пора меняться, пора…»

– Пойдем туда, благочинный Захар распинается в проповеди! – Анпилов подвинул Сергея могучей рукой, но на них сейчас же яростно закричал чернобородый лысый человек с плоской кружкой на груди и с надписью на кружке с прорезью для денег и с замком на петельке: «Лепта на построение храма божия».

– Куда вы лезете, охальники?! Лепту взносите, зрелищами не прельщайтесь…

У белой стены бывшего казенного корпуса благочинный второго округа отец Захар с запорожскими усами читал проповедь ко дню усекновения честныя главы святого пророка-Предтечи и Крестителя господня Иоанна.

– … Благочестивые христиане, – продолжал отец Захар свою любимую проповедь, читаемую не раз до революции в Житомирском кафедральном соборе, где улавливал он души человечьи в тайне исповедной, а потом читал им заупокойные, погибшим от руки властей предержащих… – Благочестивые христиане! Грядет скорое время, когда святая православная вселенская церковь вспомянет молитвою и постом день усекновения честныя главы святого славного пророка-Предтечи и Крестителя господня Иоанна, о котором сам Спаситель сказал: «Не воста в рожденых женами болий Иоанна Крестителя». Православная церковь, посвящая вторник каждой седмицы памяти святого Иоанна Предтечи и совершая несколько раз в году торжественные празднества в честь его, облекается в скорбь и приглашает православных праздновать усекновение Предтечи молитвою, сетованием и постом: всяко достоит нам сетованием унылым быти, а не чревоугождение имети, воздержательного ради святого и скверноубийственного кровопролития его от Ирода, да несообщницы явимся Иродову чревоугодию. Таково правило церковное на наши дни.

Праведен бысть глагол Иоанна Крестителя, проповедника правды. Безбоязненно говорил он царю Ироду: «Не должно тебе иметь жену брата твоего». В этих твердых прямых словах не было и тени колебания или двусмыслия, коим мы по слабости своей страдаем в наши дни, обличая власть имущая комиссарови. Не знаем мы, какие привычки встанут звездой им и поведут к разврату и созданию домов оргии и блуда в ниневийной столице нашей. Господи, прости прегрешения и слабости наши, ибо грешны во плоти зело и в духе растленны сооблазном диавола. Но Иоанн Креститель знал, что за слова обличения возненавидит его царь и наложная Иродиада его, что его ожидает темница и самая смерть. Все это не страшило его, он продолжал свое обличение и не прельстился пирогом  жарким из рук властителя за умолчание о зле безграничной власти тирана и разврата при нем. Какой поучительный урок, братие, для нашего, к прискорбию, слабого силой нравственной воли человечества, когда повысить голос народный против преступления, не затрагивающего пока личную шкуру видящего это преступление, считается непрактичностью, признаком недостатка рассудительности. Сам слышал я зловонное речение отрока одного, что его поведение зависит от погоды внешней, сиречь желания и понукания начальника. Это и есть начало ростка дьявольского, лицемерия несчастного, обмана и бесчестия, перед коими совершенные грехи наши, что козявка перед Араратом есть.

Иные скажут из нас, что ожидает человека, желающего жить по Иоанну Крестителю, по правде и чести его? Реку вам, братие: не будьте тепленькими в делах и суждениях своих, но будьте горячими или хладными. За правду и честь станут вас гнать и теснить. Много придется терпеть от коллективов бесчестия, смелые праведники, ибо нет средства, чтобы идти к правде без страдания и гонений, потому что беззаконники и власть имущие не потерпят обличения, клеветники и беззаконники встанут на поддержку из-за шкуры своей и чревоугодия…

Сергей, зная превередную душу отца Захара, не вытерпел и закричал:

– Не притворяйтесь, благочинный! Вы сами никогда не творили и не говорили правды, не скажете ее и потом: перед сильным распластаетесь и своего Христа продадите, правдивого оклевещете!

Толпа замолкла. Отец Захар, сияя ризой на солнце, воздел руки к небу и произнес трагическим голосом актера:

– Господи, прости отроку этому клевету его: не ведает, что говорит по наущению диавола. Дайте, люди, дорогу изгнания!

По толпе прошел шорох. Сергей оглянулся. От него и от Анпилова отступились люди, образовав узкий коридор к черневшему вдали обвалу. Это дорога изгнания. Сергей недоумевал, а Константин Михайлович знал, что на устроенной благочинным «дороге изгнания» могли чьи-то услужливые руки жертвенно ударить Сергея в спину ножом. Поэтому он побледнел, встал позади Сергея, легонько толкнул его:

– Пошли!

Благочинный ликовал картине власти своей над верующими, не знавшими скрытых и полных мрази дел его. Он прогнусавил:

– Хлад подземелий укротит и потрясет совесть их, вернет заблудших овец в стадо Христово.

– Не осторожен ты, Сергей, – шептал Анпилов. – Массы видят в этом вероломном благочинном представителя неба, которому верят. Страшны эти массы, опьяненные опиумом религии. Ты же видел, перед ними отступили милиционеры…

– Спасибо вам, Константин Михайлович, за самопожертвованный поступок: вы прикрыли меня собою от возможного удара в спину…

– У черноморцев-очаковцев так повелось: сам погибай, друга выручай. Меня тут многие знают, побоялись ударить. Видишь? – он показал Сергею свой огромный кулак. – Тоже они за свои черепки боятся…

В подземелье, куда они опустились по деревянной лесенке с круглыми ступеньками, было прохладно. Придавленные концами к меловым стенкам и чуть наклоненные, горели и плакали восковые свечи, слезки застывали желтоватыми чешуйками на песке. Пахло медом и терпкой гарью гаснувших фитилей с исходящими от них козюльками синих дымков.

Седая старина глядела на посетителей тяжелыми пластами меловых стен и сводов. «Сурово приходилось жить предкам на рубеже государства Российского, – с гордостью подумал Сергей о тех, кто жил здесь и бился с врагами столетия назад. – Сколько врагов отбито и побито, а живет их еще больше… И самые главные из них – духовная темнота с ее неизменными спутниками – фанатизмом, суевериями, раболепием перед сильными мира сего, лицемерием и ханжеством, скованной свободой мысли, исканием личного уюта за счет унижения и ущемления других, за счет унижения и ущемления других, за счет безразличия к страданиям соседей и доносов на них в органы цепей и тюрьмы, чтобы занять освободившиеся от соперников квартиры или должности. Мерзость! Среди мерзавцев маячит благочинный с его сладким голосом и искусством вести за собой к гибели очарованные сердца духовно темных людей…»

– Сергей, Сергей! – окликнул знакомый голос. – Насилу разыскал тебя. Встретил Костю Демина из Укомола, а он меня сюда направил…

Разговорились, Оська Турчонков сообщил целый короб новостей: Таня, сестра Сергея, уехала в Белгородскую районную совпартшколу. Мария Матвеевна возвратилась из нарообраза снова работать в школу. Курдюмова с Камарницкой вышли замуж и уехали куда-то с мужьями. Приехали две новые учительницы – Надя Головина и Галя Лихачева. А я, – не без хвастовства добавил Оська, – избран вместо Воропаева председателем сельпо. Приехал в город. «Надежда пахаря» просила меня встретить тебя на станции, но еле вот недавно выпростался из конторы «Кооператива трудящихся». Там ведь сплошное жулье сидит, поскольку я разбираюсь. Бухгалтер там один, нос индюшиный, с наростами, совсем меня обкрутил… Пришлось три часа правду доказывать, вот и опоздал тебя встретить. Ты где остановился? В ночь будем ехать…

– А вот у него, знакомься, – показал Сергей глазами на Анпилова. – В Ламской живет…

Оська пожал руку Анпилова.

– Сейчас махнем в Ламскую. С лошадьми Ванюшка Ширинский стоит возле Николаевской церкви. Заехали, а вот выбраться из толпы очень трудно. Да, не забыть бы, из Волкома есть указание провести Ширинского в председатели сельсовета…

– Если честный, то надо, – поддакнул Анпилов. – А прохвостов не поддерживай, хоть пусть центр его выставляет…

– Ширинский, правда, чудаковатый, но честный, – сказал Оська…

– Просто стеснительный, а не чудаковатый, – возразил Сергей. – Живет человек всю жизнь в бедности, вот и считают чудаком, что остается честным. Тоже и лошаденка у него маленькая, с кошку ростом… Опять же и ты, Оська, басню о его чудаковатости поддерживаешь. Помнишь, выхватил у него из кармана при народе стволик от винтовки и орешь, что Ширинский вооружен страшным оружием. Он же для фасона носил стволик: торчит из кармана конец, кулаки побаиваются, а ты… На смех его тогда выставил…

– Сам теперь понимаю, что поступил глупо, – признался Оська. – Но и не легко нам будет провести Ширинского в председатели сельсовета. Из тридцати двух депутатов имеем только восемь членов РКСМ, да одного кандидата партии, Логачева. Тот с нами вразрез: сам желает в председатели, а народ его видеть не хочет. А над Ширинским смеются. Да, еще одна новость, Илька Бухтеев, который раньше плевал на большевистские пьесы, всех нас обвел вокруг пальца: сцапал командировку и уехал в Курскую губсовпартшколу на стипендию и полное обеспечение. Вот тебе и внук волостного старшины! Бухтеевская порода. Натуська их в саду кровать установила, на свидание ребят принимает. Бабаскин ее не взял замуж, так вот пошла в раскат… А насчет Ширинского так думаю: скажем, что власти не разрешают никого другого избирать в председатели, вот и некуда будет сельсоветской сессии податься…

– Такую глупость делать нельзя, – прервал Анпилов. – Зачем же народ утеснять такой наглостью? Я вам советую по совести поступить. Тут и скажется сила организации и демократии: пусть кандидатур выставляют на председателя побольше. Конечно, всякий за свою кандидатуру голос подаст. По три там, по четыре или по пять, неважно. Ведь председатели сейчас избираются простым большинством поданных голосов. У вас, говорите восемь голосов уже есть, да несколько примкнут, вот и Ширинский будет председателем…

Теперь вот насчет «Надежды пахаря». Засорили ее попы и кулаки. Я вам так советую: слейте обе кооперации в одну, потом прочистите от разной моли…

– А если они нас прочистят? – испуганно спросил Оська. – Если они сельпо наше разложат…

– С умом надо, а не скок-перескок, – возразил Анпилов. – В сельпо раз в пять членов больше, значит, не оно вольется в «Надежду пахаря», а наоборот. Вот и все эти Долбленые и Митюшки-Дунаи сразу окажутся не у дел…

– Здравствуйте, Константин Михайлович! – громко сказал подошедший человек в военной фуражке и в белом кителе, в белых штанах. На левой согнутой в локте руке висел костыль с круглым крючком. Правая рука с культей полуотрубленных пальцев качалась в согнутом положении против выпяченной острым гребнем искореженной груди. Широкие плечи перекошены, челюсти сдвинуты в сторону, лицо землистое, бледное. На широко раздутых ноздрях короткого седловатого носа кривые синевато-белые швы сросшейся кожи. Это был тот самый Николай Сергеевич Мешков, которого в девятнадцатом году сделал по приказу Букреева калекой-Риваресом палач Осередко. – Ждал я вас, Константин Михайлович, в музей, не дождался.  Тут мне Сергей Каунов сказал, что вы в подземелье спустились, ну я решил с вами поговорить…

– Простите, Николай Сергеевич! – крепко пожимая его руку, сказал Анпилов. – На следующей неделе закончу работу над своими воспоминаниями об участии в революции, тогда без промедления занесу рукопись в музей…

– Жду, жду, Константин Михайлович, – сказал Мешков и попрощался, заковылял в глубь галереи, чтобы сфотографировать ее (туда уже подошли фотографы вместе с Кауновым, сотрудником музея). Уходя, он бормотал: –  Денег Уик не дал на дальнейшие раскопки или на реставрацию памятника истории нашего города. Завтра решили замуровать…

– Геройский человек, – кивнул ему Анпилов вслед. – Красавцем был, помню я его, в бою с ним вместе участвовал. А вот белые сволочи исковеркали ему тело, но душа осталась великая и красивая. Помогать ему надо, Николаю Сергеевичу…

Духота и пыль, гам толпы и теснота снова охватили их, как только они вышли из подземелья. С трудом пробились к Николаевской церкви. Подоспели вовремя: Ширинский, стоя на таратайке, таращил свои бирюзовые глаза и кнутом отбивался от наседавшего на него Долбленого.

– Сказано, не повезу! – кричал хриповато. – Понабрали огарков и поломанных свеч, пешком их несите…

– Агел, агел супротивный, – стонал Долбленый, пытаясь поставить на таратайку железный черный лоток, доверху заполненный отобранными у попа Мазалова искалеченными свечами. – Я же пекусь не о шкуре личной, а блюду интерес «Надежды пахаря», сиречь общества кооперативного, партией благословенного…

– Уважь, товарищ Ширинский, возьми свечи, – сказал Сергей, здороваясь с Ширинским.

– Здравствуй, Каблуков! – ответил Ширинский. Рыжие брови немного опустились, но глаза все еще продолжали быть круглыми, сердитыми. – Лезет поп со своим грузом…

– Подвезем, – добродушно сказал Оська. – Два пуда не затянут…

Ширинский обмяк и, присев на грядку, начал закуривать. Лизнув языком конец вырванного из книжечки листочка, заклеил папиросу толщиной с палец, начал рубить огнивом по кремню с прижатым к нему трутом.

– Не скупись, – потарахтел Оська коробкой спичек. Отдаю тебе насовсем. А теперь поедем в Ламскую за книгами и глобусом. Сергей ведь учителем вернулся из Воронежа…

Через неделю после этого случая вышел в Лукерьевке очередной номер стенной газеты «Волна революции» под редакторством Сергея Каблукова.

Рассказывалось в заметках о событиях последних дней, сообщалось, что Тарас Иванович Копейкин, «для оживления работы Совета», переведен из председателей в заместители в Юрасовке, а председателем избран Иван Семенович Ширинский.

Ниже был помещен дружеский шарж: косматоголовый толстый человек с длинным носом и выпученными удивленными глазами протиснулся через очень узкую дверь комнаты и положил руки на стол с бумагами и с надписью на чернильном приборе: «ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СЕЛЬСОВЕТА». Под рисунком имелся текст:

«ШИРИНСКИЙ (Удивленно): – Пролез, братцы!

  КОМСОМОЛЬЦЫ (Серьезно): – Вытащим, если обюрократишься, как Тарас Иванович с Макаевым Степой!»

Остальное место в стенной газете было посвящено слиянию «Надежды пахаря» с СЕЛЬПО.

Рассказывалось, что за спекуляцию и мошенничество отстранены от должностей Митюшка Ерыкалин, Дмитрий Логвинов, а Василий Долбленый совсем исключен из членов артели.

Поэт Ветнелем напечатал стихотворение под карикатурой священника, летящего с пером пониже спины и с растопыренными руками.

Толпы людей читали материал и хохотали. Даже сам Долбленый пришел поинтересоваться. Покачивая головой, читал нараспев:

«Втерся к нам в артель Долбленый,

  Вздумал он подбить монет.

  Комсомол наш разъяренный

 Сказал: «Прохвосту места нет!»

Мешалкой попика погнали,

Перо приделали к хвосту,

Под зад коленом туго дали,

Очутился попик на мосту.

В полете выл он благим матом:

«Прошенье в небеса подам на вас,

 Меня вы сделали пернатым,

 Заставили летать всем напоказ!»

С неба написали строго:

«На земле с тобою разобрались.

Дегтем с глиной не подкупишь бога:

За дела мошенные в преисподнюю катись!»

– Ай-я-яй! – застонал отец Василий и вдруг засмеялся: – Вот в этом и состоит наше время, что жуликов малых пригнетают, крупные припухают, дай им бог здоровья во многия лета. В мире так оно и есть: ляжет человек здоровым, а проснется на суде божием, то есть с пира да и в могилу. Не я один, с кумирами еще хуже будет. Не успеет заглохнуть раболепный крик толпы о деяниях кумира, а над головой его прогремит голос пророка истории: «На сем месте кровь твою будут лизать псы». Тако речено было Навуфею, наслаждавшемуся плодами своего убийства и неправедного захвата виноградника во власть свою. Началось деяние сил супротивных, суть которых и имя есть – ОБВАЛЫ…

 

 

 Евгений Белых для Кавикома.

 
+1
12
-1
 
Просмотров 1018 Комментариев 4
Комментарии (4)
1 июля 2013, 08:02 #

мимо тюрьмы с бугра в слободу Рыльскую

Не слышал про такуую слободу в Осколе.

 
+1
0
-1
 
1 июля 2013, 09:23 #

Про РЫТВИНКУ слышали?

 
+1
1
-1
 
2 июля 2013, 07:57 #

Нет. А это тоже слобода?

 
+1
0
-1
 
2 июля 2013, 08:34 #

Это самобытное название территории в пределах м-на Южный в сторону Детского Мира.

 
+1
0
-1
 

Комментировать публикацию

Гости не могут оставлять комментарии