KaviCom.ru интернет-портал Старого Оскола

 

 ОТ БЕЛГОРОДА ДО ОПОШНИ.

Продолжение

 

 

Медленно наступала полночь. Фиолетовые, красные и зеленые гривы ракет развевались над рощей. И тихо было в дубовом лесу. Ни выстрела, ни звука.

– Пора! – очень нежным, братски теплым голосом сказал Василий Савельевич. – Пора, Николай Никифорович. Вы, как условленно, пойдете с правофланговой группой. Возьмите с собой Лещева и Федотова. Эти не подведут, не струсят. Они будут у тебя связными… Ну, а я двинусь на левом фланге… Действовать будем заодно. Дайте-ка эти записки с первым и вторым вариантом боя…

Приняв от меня свою пару записок и оставив мне другую их копию, Василий Савельевич простился со мной. Он легонько толкнул меня пальцем в спину. – Ну, иди. Если что, присылай мне свой "вариант", как сложится обстановка. Пришлю и я, если потребуется…

…………………………………………………………………………….

Рядом со мной шагал любимец батальона светловолосый и голубоглазый, как малый ребенок, и смелый, как Чапаев, лейтенант Василий Иссидорович Бублеев.

– Как взвод? – спросил я.

– Люди и все тринадцать противотанковых ружей готовы к делу! – скороговоркой ответил Бублеев и по привычке высморкался. Немного помолчав, он добавил. – Я уж так решил, или победю или умру…

– Лучше победи, – сказал я. Это лучше, чем умирать…

– Точно, это лучше…

…………………………………………………………………………….

По росистой траве солдаты бесшумно катили одну полковую семидесяти шести миллиметровую пушку и две батальонные сорокапяти-миллиметровки. Бронебойщики двигались во главе роты.

Облака совсем затянули небо, и стало темно. Незамеченные немцами, мы пробрались на покрытый кустарниками берег балки. На другой стороне ее, метрах в трехстах от нас начинался занятый немцами лес. Черный, дышащий прохладой, он теперь не только молчал, но и не освещался ракетами.

– Может быть, они ушли? – шепотом сказал Бублеев. – Тишина какая.

– Подожди, Вася, – возразил я. – Немцы просто учуяли нас и притаились…

– Да откуда они нас услышат? – усомнился Бублеев. – Мы беззвучнее кошек подкрадываемся…

– Мы подкрадываемся, это верно. Но позади нас музыка играет. Послушай.

И Бублеев услышал: позади нас, точно коростель, с характерным попискиванием скрипела катушка телефонного кабеля.

– Сволочи! – выругался Бублеев. – Это полковые телефонисты тянут к нам свою нитку. Морду им надо бить, что не умеют брать провод с мотка, и тянут эту скрипучую катушку…

Не успел Бублеев до конца выругаться, как ослепительный грохочущий огонь брызнул нам почти в глаза. Он был неимоверно плотен и горяч. Но бесчисленные струи трассирующих пуль, снарядов и ракет неслись немножко выше нас. Немцы били туда, где скрипели телефонные катушки.

Мы оглянулись. Наши орудия стояли почти рядом, прикрытые высокими кустами от глаз врага. Они молчали. У колес и у станин орудий притаились артиллеристы.

В это время послышалась автоматная трескотня в Чемодановке. И сейчас же огонь из рощи в нашу сторону почти прекратился. Мы увидели, как целый поток, целый ливень светящихся снарядов и пуль из рощи устремился на Чемодановку. Там запылали хаты.

Мы молча ожидали. Нам слышно было лязганье немецких танков, начавших продвигаться к Чемодановке. Потом туда ударили минометы. Немцы поверили, что наши главные силы наступают на Чемодановку, и они готовились к контратаке.

И когда мне показалось, что немцы ослабили свои силы перед нашим правым кулаком, я подал сигнал.

Ударили наши орудия и бронебойки, грохнули гранаты: мы решили ошеломить немцев звуком, чтобы посеять у них панику. Потом бросилась в атаку наша пехота.

В лесу заполыхали машины, бочки с керосином и сложенное в штабель прессованное сено. При свете пожара мы видели своих солдат, ворвавшихся в траншеи противника, в его дзоты и блиндажи. Казалось, что все уже кончено, и мы можем торжествовать победу. Но никогда не нужно кажущемуся верить в бою. Правее нас залязгали танки. Стреляя на ходу, они вырвались в лощину, и зашли к нам в тыл. В это же время другие танки ударили по нас из засады. Танки зажали нас своим огнем со всех сторон.

– Бублеев, держись с фронта, – приказал я, а сам бросился к орудиям. Они стояли на скате лощины и на них была теперь вся надежда.

Со мной бежали связные. Черный немецкий танк, плеская огнем, громыхал нам навстречу. Он был между нами и нашими орудиями. Размахнувшись, я бросил в него противотанковую гранату и упал.

От взрыва дрогнула земля. Освещенный всплеском взрыва, танк закружился на одной гусенице. Он продолжал стрелять из орудия, но он уже был не тот страшный танк, который мог раздавить человека гусеницами. Мы пробежали мимо него к своим орудиям.

– Стреляйте, черт вас возьми! – закричал я на артиллеристов. – По танкам стреляйте!

– Куда же стрелять, товарищ старший лейтенант? – возразил сержант Бирюков. – Там наши люди…

– По танкам стреляй! – повторно приказал я. – Наши люди уже в немецких траншеях…

Артиллеристы в момент развернули орудия и выстрелили. Один из танков немедленно помчался на пушку Бирюкова. – Вжж-и-и-ив! – проголосила болванка и мы инстинктивно бросились за щиток орудия. Бирюков тем временем сам лично всунул снаряд, закрыл замок. Но выстрелить он не успел: красноармеец Федотов бросился к танку и кубарем покатился под гусеницы.

Оглушительный взрыв покатился по лесу. Я на мгновение закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел подбитый танк. Он пылал в каких-нибудь двадцати шагах от орудия. Почти рядом с танком на загоревшейся траве лежал труп красноармейца Федотова.

…………………………………………………………………………….

Мы выкатили пушки к самой роще и начали бить по просеке. В это время запылал новый немецкий танк, подожженный лейтенантом Никишиным.

Уловив момент, который чувствуется в бою интуитивно, но не поддается описанию, мы поднялись и снова бросились в рукопашную, так как подоспевший немецкий резерв выбил наших солдат из траншеи.

Заскрежетало железо и зазвенели каски под ударами прикладов. Стон наполнил лес.  Казалось, стонали и хрипели сами деревья. Солдаты душили друг друга, били кулаками и прикладами, били касками по лицу и были глухи к взаимным мольбам и стонам. Они не берегли себя и не давали пощады врагу.

Немцы не поддавались. Их оборона оказалась плотнее, чем мы предполагали. К месту боя подбегали новые группы немцев. Вдали слышался шум моторов. Кругом стонали раненые, лежали убитые. Лежал среди них труп и лейтенанта Никишина, сжегшего перед тем немецкий танк. Возле меня была теперь горсточка солдат и самые смелые из них – комсомолец сержант Арсеньев и усатый красноармеец, бывалый воин, Лещев.

Взвод Бублеева огнем бронебоек отражал очередную атаку немецких танков. Артиллеристы, у которых вышли бронебойные снаряды, стреляли по немецкой пехоте осколочными гранатами.

– Лещев! – крикнул я. – Немедленно мчись на левый фланг к командиру батальона. Вот тебе бумажка. И словами скажи, чтобы немедленно выполнялся вариант номер два.

Исполнение этого варианта Василий Савельевич возложил на лейтенанта Солонцова. Это был молодой человек с грустными серыми глазами и с задумчивым красивым лицом. В батальоне его прозвали за скромность "красной девицей, кисейной барышней". И вот, "красная девица" с взводом своих бойцов ринулась в тыл врага.

В самый критический момент, когда немцы пошли в ожесточенную контратаку и нам стало не под силу держаться, мы услышали русские крики и стрельбу за спиной немцев.

Через полчаса все было кончено, Ключ к дороге на Котельву был в наших руках.

…………………………………………………………………………….

Бледный рассвет ложился на поля. Таяли туманы. Но мы и не собирались отдыхать после боевой ночи. Мы шли по пятам немцев, тесня их к Ивановке. Откуда ни возьмись, с севера на нас навалились танки. Судя по силуэтам, это были наши тридцатьчетверки. Но они так основательно били по нас из орудий и пулеметов, что буквально вогнали нас в землю. В жизнь не захотели бы мы стать немцами хоть на один час. Но кто-то в штабе Кулика перепутал, и танки генерала Кравченко приняли нас за немцев.

Мы залегли в брошенные немцами окопы и ждали развязки. Бороться с танками у нас было теперь нечем, а бороться со своими танками мы совсем не собирались.

Вдруг танки прекратили огонь. Я подбежал к тому из них, над которым торчал металлический штырь радиостанции и, барабаня кулаками о броню, начал сыпать непечатные комплименты.

Открылся люк и на меня глянуло знакомое черноусое лицо танкиста-командира, с которым я познакомился еще в Купьевахе.

– Что же вы, собачьи морды, своих атакуете? Бить вас надо! – кричал я, разъяренно маша ручной гранатой.

– Как же так получилось? – недоумевал танкист. – Мы же получили задачу помочь 22 полку громить Чемодановский узел сопротивления немцев и решили вот ударить по немецким тылам…

– Черт вас возьми! – не унимался я. – Надо взаимодействовать и знать о пехоте, которой вы хочете помочь, а не лезть в бой, очертя голову. Мы и без вас разгромили немцев, а теперь вот упустили их по вашей вине… Садите нас на броню и подвезите немного. До Ивановки хотя бы подвезите…

Виноватые танкисты не стали перечить. Через несколько минут наши бойцы сидели уже на танках и мчались на запад.

…………………………………………………………………………….

Мосты оказались взорванными.

За речонкой, карабкаясь на гору, как муравьи, копошились немцы. Танки начали лупить по ним из орудий, а мы, спешившись, начали вброд форсировать болотистую и заросшую камышами речку.

…………………………………………………………………………….

К вечеру мы прогрызли всю немецкую оборону и взобрались на самую лысину взгорья перед селом Михайлово.

Вместе с приходом ночи утихла битва. Ротные командиры громкими голосами скликали своих солдат, приводили в порядок подразделения.

Бойцы затосковали по кухне. Они вспомнили, что уже целые сутки вели непрерывный бой и не принимали горячей пищи.

– Найдет ли нас кухня в этих джунглях? – спросил кого-то Василий Савельевич и сейчас же покликал своего ординарца. – Макрушин, а, Макрушин! Бери, дорогой, Лещева и шагом марш на поиски кухни…

Луны пока не было и в густой темноте нельзя ничего было рассмотреть даже за несколько шагов от себя. Зато тишина стояла прозрачная: целых десять минут было слышно, как трещали и хрустели стебли бурьянов и кукурузы под ногами Макрушина и Лещева.

Через полчаса мы услышали желанные звуки:

– Та-та-та-та, та-та-та-та…

– Никак едет? – спросил меня Василий Савельевич, перестав дремать. – Чую, тарахтят колеса…

– Едет, Василий Савельевич.

– Да, хорошо, если кухня! – вздохнул он, поднимаясь и вслушиваясь в звуки. – Покормим людей, отдохнем часок и снова в бой…

А тарахтенье колес все усиливалось и приближалось. Звучно хрустели и трещали стебли бурьяна и кукурузы, через заросли которых пробиралась кухня. Еще минута и среди закачавшихся в темноте подсолнечников глянула лохматая лошадиная голова, послышался басистый голос:

– Пацков или Белых здесь?

– Здесь, здесь! – радостно откликнулись мы, узнав старшину Абросимова. – Нашел ведь, какой молодец! А Макрушина с Левашевым не встретил?

– Встретил, они позади идут. Вторая кухня там с чаем шла, да распряглась лошадь… С ней они и придут…

 ………………………………………………………………………………

В полдень 28 августа мы продвинулись по кукурузе и подсолнухам к гигантскому стогу соломы, стоявшему в километре восточнее Котельвы.

С этого стога, куда мы взобрались с Василием Савельевичем, вся Котельва была, как на ладони. В Котельве пылали пожары, над селом висели черно-синие тучи дыма. То и дело на улицах вздымались фонтаны земли и досок. Это рвались наши снаряды.

Немецкие батареи отвечали откуда-то из гущи котельвийских садов, из приспособленных для орудий хат, из-за полуразрушенных каменных зданий. Какая-то вражеская пушка била из дома, стараясь попасть по стогу. Била она болванками.

– Джжу-у-ум, джжу-у-ум! Будто гигантские жуки жужжали болванки, кувыркаясь и прыгая по кукурузе и подсолнечникам. Болванки не могли взорваться, поэтому никого из бойцов они не пугали.

– Опять немец козла дает! – высунувшись из окопов, покрикивали они. Ишь, землю-то как рвет! Шматует прямо… А все напрасно… Разбазаривает немец металл со злости. Пропасть чует, наверное…

…………………………………………………………………………….

Наблюдая со стога за Котельвой, мы обдумывали план ночного боя.

– По огню видать, что на севере у них дело слабее! – сказал Василий Савельевич. – И дороги туда подходящие. Если перебраться через речку и сунуть им кулак в зубы. Ты как думаешь?

– С севера надо и наступать, – согласился я. – С севера и ударим…

Мы склонились над картой. Наши лица были так близко друг к другу, что небритая бородка Василия Савельевича щекотала мою щеку.

Вот и совсем стемнело. Заклубился туман над лощиной. В темноте мутно-красным светом светились сквозь дым и густой туман, догорающие костры котельвийских пожаров. А севернее Котельвы в воздухе горели бледными огнями гирлянды ракет, сброшенных немецкими самолетами над Ахтыркой, которую немцы потеряли 25 августа и теперь донимали воздушными бомбардировками.

– Давай двигать, – сказал Василий Савельевич и подвинулся на самый край стога.

Он вытянул ноги и покатился на ягодице вниз, как все мы катались в детстве не только со стогов, но и со снежных сугробов. Вслед за ним по соломенному боку стога скатился и я.

Кругом были подсолнухи. Шершавые листья их остыли, и на них лежала роса, неспелые широкие "корзины" с бахромой цветов по краям пахли травой и медом. Такой запах я вдыхал на огороде и в детстве и в юности. Вдыхал его в мирные годы, а теперь, перед боем, я вдыхал его с особым наслаждением. Это был запах природы и человеческого труда. И в какой-то степени мы бились с немцами и за этот запах, за густые головастые подсолнухи, которые были частью нашей российской природы и, значит, частью нашей Родины. Мы не сердились, что неимоверно трудно было нам преодолевать в наступлении густые заросли кукурузы и подсолнуха: немцам еще труднее уходить было от нас по этим зарослям. Как по лесу, мы подкрадывались к врагу и появлялись перед ним там, где он не ждал. Уж если сказать правду, враг оказался не очень умнее печальной памяти генерала Куропаткина: тот, воюя в Манчжурии в 1904-1905 году, догадался уничтожить гаолян перед своими позициями, как и немцы не догадались уничтожить кукурузу и подсолнухи, бурьяны и чернобыльники на подступах к своим узлам сопротивлений. В этих условиях степные бои превратились, по тактическим приемам, в бои на пересеченной местности.  И догадываются ли тактики, что подсолнух и кукуруза в этой войне не ограничились ролью продуктов питания, но и были сами своеобразными немыми солдатами? И этих солдат приходилось принимать в расчет…

…………………………………………………………………………….

Часам к двум ночи, совершив трудный обходной маневр, мы приблизились к Котельве с севера.

У давнишнего рва, обсаженного деревьями, мы заметили копошившихся людей. Выяснилось, это была одна из рот 27 полка. Она окопалась на окраине и поджидала остальных солдат полка, чтобы начать наступление в глубь села. Это хорошо. Наш левый сосед был найден, хотя и не полностью. Но где же правый? Ведь правее нас должен был наступать 1-й батальон нашего полка.

Взвод разведки мы выслали вперед, усилив его двумя батальонными орудиями. Вслед за разведкой двинули по улице три дивизионных пушки, прикрытые пулеметами и автоматчиками. По обеим сторонам улицы двинулись наши гранатометчики и бронебойщики. Остальные подразделения батальона, развернувшись цепью, широким фронтом двинулись за ударной группой. По пути они прочесывали сады и огороды, дома и сараи – все места, где могли припрятаться немцы.

Однако вскоре нам пришлось сузить фронт своего наступления, так как наши соседи значительно отстали от нас и мы вынуждены были несколько загнуть фланги во избежание неожиданного удара со стороны немцев.

Метров триста мы продвигались почти беспрепятственно, потом вдруг затрещало со всех сторон, загремело, со свистом и шелестом понеслись над улицей пули. И в ту же минуту, преграждая нам дорогу, из переулка выползли два немецких танка.

Танкисты, вероятно, неправильно поняли наш боевой порядок. Они предполагали, что движется советская пехота без орудий, и на виду у нас начали разворачивать машины, ничем не прикрываясь. Артиллеристы дивизионной батареи вмиг оценили выгодность обстановки и дали залп из орудий по подставленным бортам немецких машин.

Танки запылали.

Мы бросились к ним. Через полминуты были выброшены на улицу не только немецкие танкисты, но и награбленное ими барахло. Были тут и дамские рейтузы, и детские распашонки и даже ночной полосатый халат. У одного из немецких танкистов капитан Станкевич, заместитель командира батальона по строевой части, отобрал хорошенький пистолет системы "Вальтер".

…………………………………………………………………………….

Сбивая немецкие заслоны, мы продвинулись почти до церкви. Но тут в полной мере сказалось все отрицательное, что не раз имело место в работе штаба дивизии: неумение координировать действие полков. В самом деле, 22-й полк прорвался уже в центр села, а 27-й еще продолжал раздумывать на северной окраине Котельвы, не понуждаемый к действию со стороны штаба дивизии. А это позволило немцам охватить наш левый фланг и направить острие своей контратаки за спину нашего полка.

Оказавшись в полу окружении, мы перешли к обороне, а одной роте поручили пробуравить за нашей спиной коридор через немецкие боевые порядки и установить связь с левым соседом, без чего дальнейшее успешное продвижение на юг стало невозможным.

Лейтенант Батраченко, маленький, в широкой пехотной фуражке, в ботинках и серых гамашах, очень растерялся, получив для выполнения трудную задачу пробиться к левому соседу через немецкие боевые порядки. У него даже походка стала балеринной, подпрыгивающей, а голос ослабел и задрожал. Но потом, когда задача была им выполнена и наше положение стало прочным, он, сияя от радости, доложил Василию Савельевичу, что "Все благополучно. Соседи с нами выровнялись. Убито двадцать немцев и ранено семь наших бойцов".

– Ну вот, – пошутил Василий Савельевич, приняв рапорт. – Ведь и правду говорил Суворов, что страх надо лечить опасностью…

– Совершенно точно! – улыбаясь во весь рот и помаргивая зеленоватыми узкими глазками, согласился Батраченко.

На скуластеньком конопатом лице его при этом продолжала удерживаться улыбка и светилась почти детская радость, что и он может совершать героические поступки, хотя и никогда до этого не подозревал в себе ничего героического и ощущал настоящий страх перед пулями и снарядами. – Я уже и сам подумал дорогой, что боязнь не является основанием для плохого выполнения задания: ты бойся и страх знай, но дело помни…

Окончание следует

 

Евгений Белых для Кавикома