KaviCom.ru интернет-портал Старого Оскола

А почему в третьей статье расходов два раза упоминается "удовлетворение погорельцев"?

С первого раза не удовлетворили.

Вопросы к составителю документа.

Мне понравились суммы потраченные: на содержание лошадей 4-х становых приставов - 1438 р., жалованье врачу и двум фельдшерам - 1097 р. Молодцы, на коней не жалели. Да и не спросишь у коня:" Ты овёс ел?" А судьи всегда хорошо получали: на 4-х - 8249 р. Деньжищи огромные в19 веке. Но "борзых щенков" всё-таки не чурались, я думаю.

Таблички-то новодельные. Может что и напутали. Особенно такие авторы старались напутать чтоб проклятый царизм обличить вовсю.

Кстати почти напротив рынка в старом городе была знаменитая безплатная столовая Игнатова - "Обжираловка". В списках она вроде не значится.

Совдепия была была на много справедливей. Мы то уж знаем.

.................................................А как решались налоговые проблемы после 1917 г.?

Сейчас нет возможности подробно говорить об аграрной политике большевиков. Я хочу лишь привести некоторые ее характеристики, которые дает один из ведущих аграрников первой трети ХХ в. Л.Н. Литошенко в своей уникальной книге «Социализация земли в России»xlii.

Если продразверстка – сюжет более или менее понятный, то о разрушительном влиянии на жизнь деревни трудовой повинности как компоненте военного коммунизма известно куда меньше (оставляя в стороне «Доктора Живаго», в какой-то мере дополняющего приводимую ниже информацию).

«Социалистическое правительство считало себя вправе распоряжаться личностью своих подданных и заменять частнохозяйственные стимулы к труду. Обязательная трудовая повинность должна была дать возможность «планомерного» распределения и использования наличных запасов рабочей силы в стране для надобностей социалистического хозяйства.

Главные запасы этих сил находились в деревне, куда укрылась от голода и значительная часть пролетариата. Естественно, что лично-трудовые обязательства всею тяжестью своей должны были лечь именно на сельское население.

Запасы рабочей силы для разного рода хозяйственных целей черпались из деревни двумя способами. Во-первых, она поставляла кадры для регулярных «трудовых армий», организованных в определенные единицы и работавших на разных трудовых «фронтах». Во-вторых, на деревенское население возлагалось выполнение целого ряда эпизодических и периодических работ, требовавших массового приложения неквалифицированного труда и, главное, массового исполь­зования транспортных средств крестьянского населения.

Второй вид трудовых повинностей лег на крестьянское хозяйство несравненно более тяжелым бременем, чем первый. Грандиозные планы Троцкого о милитаризации труда окончились почти ничем….

Гораздо ощутительнее для крестьянина оказались так называемые «периодические» и иные нерегулярные натурально-личные повинности. За два года существования декрета о всеобщей трудовой повинности, на крестьянина и его лошадь был возложен целый ряд всевозможнейших «общественно-необхо­димых» работ. Крестьянин вывозил на станции и на ссыпные пункты отобранный у него же самого хлеб, сводил лес, пилил и возил в город дрова, перевозил с места на место бесчисленную советскую администрацию, расчищал от заносов железнодорожные пути, разгружал и нагружал вагоны, чинил проселочные дороги, обрабатывал поля и убирал хлеб для красноармейцев, прудил мельничьи плотины, подметал городские вокзалы и улицы, собирал для топлива еловые шишки.


Весь этот тяжелый труд, требовавший участия не только самого «трудообязанного», но и его рабочего скота вместе со скудным транспортным инвентарем, почти не оплачивался. За целый день труда взрослого мужчины с телегой и лошадью «выдавали» ничтожный «паек», состоящий из фунта хлеба, шепотки соли, коробки спичек, чаше всего десятка фунтов овса для лошади. В большинстве случаев даже эти нищенские нормы оплаты труда оказывались фактически невыполненными. По признанию официального отчета «общие цифры задолженности» государства населению достигают огромных размеров». Один только Главный лесной комитет остался должен населению 23,5 млрд рублей деньгами, 180 пудов жиров, 13 293 пуда мяса, 63 пуда чая и т. д. Нередко повинности крестьянского населения вообще считались бесплатными». В лучшем случае труд крестьян был оплачен не более как на 8% его действительной стоимости.

В итоге и сами «трудообязанные» и их работодатели смотрели на разного рода «пайки» и денежные выдачи как на подачки, имеющие целью несколько скрасить настроения работающих. Установился, по существу, правильный взгляд, что трудовая повинность основана не на договорном начале, но представляет собой образец подневольного, обязательного и бесплат­ного труда (ср. общественные работы во время продовольственных кампаний до революции – М.Д.)

Обременительность трудовых повинностей усиливалась организацией их выполнения. Основные декреты по этому поводу имели в виду только интересы административно-хозяйственных органов и не содержали никаких норм, охраняющих интересы «трудообязанных».

Право пользования трудовой повинностью было предоставлено не только различным центральным «чрезвычайным» комиссиям по снабжению топлива, по борьбе с заносами, пожарами, вредителями и т. п., но и местным советским властям. На почве же «местных нужд» вырастали самые уродливые формы эксплуатации городом деревни. Каждый уездный город или губернский Совет считал себя полным хозяином личных сил и транспортных средств подчиненных ему деревень.

В административных органах, особенно провинциальных, сосредоточились отбросы городской культуры, не имеющие часто никакого представления об условиях деревенской жизни. Они могли искренне верить, что крестьянская лошадь работает без корма 24 часа в сутки, а крестьянское хозяйство представлялось им неисчерпаемым источником не только продовольственных ресурсов, но и свободного запаса живой силы, которым правящий класс пролетариев распоряжается по своему усмотрению.

Нет той экономической бессмыслицы, которая не была бы испробована в виде обязательных заданий для трудовых повинностей. Описывать их — значило бы пуститься в расследование изобретательности каждого уездного совета и комитета труда.

…Всякий, кому приходилось зимой 1920 г. проезжать проселочной дорогой, помнит незабываемую картину принудительной организации труда. Снежные поля, пустынное шоссе, черные пятна павших при исполнении обязанностей лошадей по сторонам дороги, изредка советские трактиры с одной горячей водой, одинокий, бесконечно длинный, еле двигающийся обоз с «советскими» дровами и неизменные через каждые 15-20 верст «засады» заградительных отрядов, тщательно перерывающие возы с дровами, чтобы найти и отобрать запрещенные к провозу продовольственные припасы.

Нет никакой возможности сколько-нибудь полно и точно определить в цифрах объем выполненных деревенским населением трудовых повинностей и ущерб, нанесенный ими крестьянскому хозяйству…

Отдельные, ограниченные небольшой территорией подсчеты дают поразительные цифры. Один автор-коммунист попытался подсчитать по документальным данным, какую работу пришлось выполнить людям и лошадям его родной волости в порядке трудовых повинностей. Оказалось, что 2 000 лошадей, насчитывавшихся в этой волости, за один 1920 г. прошли по приказам Советской власти не менее 500 тыс. верст, т. е. десять раз объехали по экватору земной шар. Исследованная волость вовсе не принадлежит к числу исключительных, и усердие местных органов власти не выходит за пределы нормального»xliii.

Литошенко, проанализировав данные по 6 губерниям, представляющих разные хозяйственные районы России, делает вывод о том, что «нет ни одной губернии, где трудовая повинность отнимала бы менее одного рабочего месяца в год мужского и женского труда вместе. В среднем по всем 6 губерниям затрата рабочего времени составляет 62 дня на одно хозяйство, или около 2,5 рабочего месяца. Нужно заметить, что в этой сумме преобладает более дорогой и ответственный в сельском хозяйстве труд мужчины, на долю которого приходится 2 месяца, или 80% трудовых повинностей. Кроме того, каждое хозяйство в среднем отдавало государству 40 рабочих дней лошади.

Если мы теперь сопоставим трудовые повинности с общим запасом рабочих сил в хозяйстве, то окажется, что в среднем по всем губерниям принудительный труд отнимал 11,3% мужской рабочей силы, 3,2% женской и 9,7% лошадиной. Это значит, что каждый мужчина в крестьянской семье отдавал социалистическому правительству каждый 9-й день своего труда, каждая женщина трудилась по приказу того же правительства каждый 30-й день и каждая лошадь в крестьянском хозяйстве работала для государства один из десяти своих рабочих дней.

Но эти средние цифры еще не говорят всей правды, потому что объем трудовых повинностей колебался по отдельным губерниям. Если в губерниях Орловской, Владимирской и Тульской принудительный труд отнимал всего 5-6% рабочего времени каждого взрослого мужчины, то в Новгородской губернии этот коэффициент социалистического использования рабочей силы поднимался до 11%, а в Уфимской и Северо-Двинской приближался уже к 20%. Даже в пределах одной и той же губернии обнаруживаются значительные расхождения. В Северо-Двинской губернии зарегистрированы хозяйства, отдававшие до 100 мужских и столько же женских дней работы. Во Владимирской есть несколько случаев, превышающих 50 дней труда и т. д.

Никакой закономерности в колебаниях этих цифр искать не следует… Пестрота раз­меров трудовых повинностей больше всего объясняется случайными причинами и произволом местных властей.

Но как раз этот произвол и ощущался болезненнее всего.

Крестьянин не мог располагать ни своим временем, ни своей лошадью, ни своей телегой. Всегда, зимой и летом, во время отдыха и на полевых работах, могло явиться начальство и потребовать его к отбыванию социалистической повинности. Последние разрушали его здоровье, губили лошадей и ломали последний инвентарь, не давая взамен ни материальных компенсаций, ни морального удовлетворения. Троцкий думал, что «аппарат трудовой повинности» на практике приучит крестьянскую массу к особенностям «нового режима» и разовьет в ней социалистические навыки. На деле трудовая повинность будила не мечты о земном рае, а воспоминание о недавнем прошлом, когда крестьянин был прочно опутан узами крепостного права.

Вместе с этими воспоминаниями возрождалась и психика подневольного труда.

С одной стороны, стремясь ускользнуть от гужевой повинности, крестьянин сокращал численность своего рабочего скота, недостаток же последнего заставлял ухудшать обработку почвы и сокращать площадь посева.

С другой стороны, чувствуя себя в полной зависимости от произвола местной власти и отдавая социалистическому государству не только продукт своего труда, но и самые силы и здоровье свое, крестьянин переставал сознавать себя свободным хлебопашцем, терял интерес к ведению хозяйства, опускал руки и переходил на положение ленивого и лукавого раба.

Если продовольственные разверстки уменьшали стимулы к производству и сокращали площадь посевов крестьянских хозяйств, то транспортная повинность сокращала наличность живого и мертвого инвентаря, а трудовая — убивала саму душу крестьянского хозяйства, его волю к свободному труду»xliv.

Далее Л.Н. Литошенко определяет реальные размеры повинностей, которые свалила на крестьянство новая власть: «Принудительное отчуждение продуктов в общей сложности составляет от 33 до 88 руб. на хозяйство в разных губерниях. По расчету на средний семейный состав хозяйства это составляет от 5,3 до 13,6 золотого рубля подушной подати; десятина посева уплачивает 8-23 рублей золотом. Неравномерность обложения сочетается здесь с высокими абсолютными размерами податного бремени.

Что касается трудовой повинности, то по своим абсолютным размерам стоимость отданного государству труда мало уступает ценности взятых им продуктов. В общем, можно заметить, что принудительные отчуждения продуктов были наивысшими в производящих хлеб губерниях, а трудовая повинность ложилась более тяжелым бременем на население потребляющей лесной полосы России.

В итоге все крестьянство находилось приблизительно в одинаковых условиях. Продуктами своего хозяйства и личным трудом оно уплачивало в пользу социалистического государства огромную подать в 127,3 руб. на хозяйство. По расчету на душу населения и десятину посева это составляет 19,5 и 31,8 золотого рубля.

Разрушительная сила налогов такого размера очевидна сама собою. Она еще резче бросается в глаза при сопоставлении с тяжестью податного бремени нормального времени».

В абсолютном выражении податное бремя на одно хозяйство в 1920/1921 г. превышало довоенную норму в среднем в 9 раз, а по расчету на душу населения – «каждый сельский житель отдавал в 1920/21 г. государству трудом и продуктами ровно в 10 раз больше, чем при старом режиме»xlv.

По разным губерниям в нормальное время взималось в среднем 1,4% валового дохода. В 1920/21 г. доля государства дает уже между 8,4 и 17,3% (соответственно в потребляющих и производящих губерниях – М.Д.) . В среднем тяжесть обложения возросла в 6-12 раз, и это не считая трудовой повинности.

Словом, каким способом ни измерять налоговое бремя, крестьянин оказывается в жестоком проигрыше уже при сопоставлении одних сумм и ставок прежних и нынешних налогов.

Для полноты картины необходимо напомнить, что в смысле обременения плательщика формы взимания налога имеют не меньшее значение, чем ее размеры. Это установлено еще А. Смитом в его знаменитых четырех правилах налоговой политики. Система советских налогов кажется построенной на принципиальном отрицании каждого из них.

Вместо налогового равенства мы имеем исключительно неравномерное, неспра­ведливое и несогласованное с хозяйственными силами плательщиков обложение.

Вместо определенности налогов — судорожное изъятие на глаз установленных «излишков», совсем по Смиту «поощряющее нахальство и содействующее развращению сборщиков податей».

Вместо наибольшего удобства уплаты налога — наиболее тяжелая натуральная форма налогов, связанная для плательщика с рядом добавочных обременений в виде подвоза, ссыпки и хранения продуктов.

Вместо дешевизны взимания, наконец,— громаднейший аппарат людей, складов, транспорта и упаковочных средств, поглощающих иногда до 50% собранных продуктов.

Мы не говорим уже о средневековых жестокостях, сопровождавших взимание разверсток и налогов, о «милитаризации» продовольственного дела, о лишении свободы распоряжения своей личностью всех «трудообязанных». Эти стороны социалистической налоговой системы не могли быть предусмотрены в гуманный век Смита.

Подведем теперь итог описанным выше плюсам и минусам революции. Конфискация земель нетрудового пользования и дополнительное наделение обманули ожидания крестьянства. Выгодная для сельского хозяйства конъюнктура войны и первого года революции быстро уступила место со­кращению покупательной силы крестьянства и понижению ее по сравнению с продуктами промышленности. Освобождение от прямых и косвенных денежных налогов сменилось бестоварьем и неизмеримо более тяжким натуральным обложе­нием. Формы взимания налогов заставляли вспоминать об остатках средневековья и крепостного права. Баланс советской политики явным образом складывался не в пользу крестьянского хозяйства. Революция возлагала на него не­сравненно более тяжкое бремя, чем снимала»xlvi.

Могла ли власть, которая так начала, измениться?

О «Великом переломе» говорить не приходится – за чей счет строились заводы и Днепрогэс понятно. Но может быть после 1945 г. ситуация стала другой?..........................................

http://www.polit.ru/article/2012/06/26/hunger/

Мышкин, я выложу еще один документ по налогам из тех же лет. Почитаешь.

У меня есть более интересная инфа по сталинским налогам и налогам немцев в окупации. Вот это бомба!

Вот это бомба!

Вам посоветовать куда эту бомбу засунуть, или сами догадаетесь?

Не понимаю зачем вы лезете во времена далекие. И естественно более несовершенные, жесткие и даже жестокие. (кстати не жесче чем в других странах того же периода). Это как одна на сталинистском форуме поставила фразу современника о каком-то нестроении в торговле в Москве, но не поместила сразу идущие слова за фразой "Но через 15-20 лет вcе наладилось и работало успешно".

Надо добавить а как было в последнем мирном году 1913-м. Какие стали налоги.

Вообще что это за документы, откуда и кто их расшифровал хочется узнать?

Мышкин, документы интересны уже тем, что относятся к Старому Осколу. И, знаете, я им доверяю.

Источник: ГАКО, ф. 1, по.1, ед.хр. 1751, дальше идут номера страниц.

Прошло 150 лет, что изменилось?

Казну распилили на содержание Управы, судей и ментов, а бедным докторам - остатки, даже на содержание лошадей отпущено в 2 раза больше.

Это погорельцам

а это умыкнули

Заметьте, все члены Управы, чужих не пущать.

Предок оскольских бомбил

Подпольный игорный бизнес

Так что, Саблон ты прав, купцы были не дураки.

Отличный анализ, Сартык. Может тебя в след. раз брать в соавторы?

Может тебя в след. раз брать в соавторы?

Лучше в собутыльники.

На пару пить нельзя. Обязательно третий должен быть.

Чуев, я тебе в чем-то отказывал?