Наш человек в чужом мире, в чужом теле
Возникший передо мной мир – планета, размерами примерно равная Земле. Вот только вода здесь в явном дефиците. Два океана, равные по площади Северному Ледовитому, находятся на полюсах. В отличие от земного аналога, они совершенно свободны ото льдов. Судя по всему, климат здесь гораздо теплее.
Океаны обрамляет широкая зеленая полоса. Опять же, если сравнивать с Землей, то зеленая полоса граничит со сплошным кольцом гор примерно в том районе, где у нас начинаются субтропики. За горной грядой находится пустыня. Пустыня опоясывает этот мир сплошным серым поясом.
Опускаюсь ниже, чтобы лучше рассмотреть этот удивительно симметричный мир. Вопреки моим ожиданиям при приближении в пустыне не обнаружилось ни одного зеленого оазиса. Интересно, какая температура на экваторе, если ни на полюсах, ни на вершинах довольно высоких гор нет даже признаков льда или снега?
Опускаюсь настолько низко, что все обозримое пространство занимает угнетающе безжизненный серый песок. Ощущая непонятную слабость. Прислушавшись к себе, понимаю, что встреча с создателями предыдущего мира не прошла даром. Та часть меня, что досталась от вселившейся сущности, истощена до предела. Вот не догадался же заново хапнуть халявной энергии, прежде чем сбежать от вампиров. Ну, да не до того было. Радовался и тому, что вообще жив остался. Бр-р-р, страху-то натерпелся.
Понимаю, также, что человеческая сущность держится вне физического тела лишь благодаря симбиозу со вселившейся сущностью. Как только она истощится окончательно – мне конец. А эти серые пески словно высасывают энергию подобно одному из тех создателей, что хотели меня поглотить.
Спасение во вселении в физическую оболочку. В любую. Как можно быстрее.
Понимаю, что в этом пекле никого не найти, двигаю к северу. К северу, вероятно потому, что непроизвольно провожу аналогию с родным миром, двигаясь, вроде бы как, к родным краям.
Нет сил подняться ввысь. Перемещаюсь словно в междумирье – цепляюсь за линию горизонта и подтягиваюсь к ней. Когда передо мной возникают горы, мир воспринимается будто сквозь мутную завесу. Краем сознания отмечаю какие-то паукообразные силуэты, снующие по пустыне вблизи горной гряды. Мелькает мысль о том, что это могут быть представители местной разумной жизни. Однако от попытки вселиться в одного из них отказываюсь – слишком уж чужда мне подобная оболочка.
Подтягиваюсь к ближайшей вершине и вижу впереди еще более высокие горы. Но из-за них веет чем-то положительным, сравнимым в физических ощущениях с приятной прохладой. Собрав последние силы, заставляю горы провалиться вниз, тем самым вознося себя над ними. Краем сознания отмечаю появившуюся из-за гор серо-зеленую степь. Еще севернее – небольшие пятна лесов. И наконец, сплошная масса то ли тайги, то ли джунглей. Замечаю несколько пятен, иссеченных правильными линиями – так выглядят города с большой высоты. Кто же их заселяет? Неужели те паукообразные твари?
Продолжаю подниматься пока хватает сил. Лишь узрев голубую полоску воды на заметно округлившемся горизонте и ощутив исходящую оттуда свежесть, цепляюсь за нее и устремляюсь вниз, стараясь подтянуться как можно ближе к северному океану. Ясно осознаю, что в том направлении находится нечто, способное восполнить мои силы.
Последние силы оставляют, когда до спасительного нечто остается совсем близко. Я просто потерял способность ощущать мир на расстоянии большем, чем может узреть обычный человек. Пытаюсь осознать себя, как сделал это в миг отчаяния, сопротивляясь семерке вампиров, но ничего не получается. Вероятно, вселившаяся сущность полностью истощилась. Долго ли продержится человеческая?
Смутное ощущение присутствия оболочек. Цепляюсь за одну из них и получаю мощный отпор. Пытаюсь проникнуть в другую – результат тот же. Все ясно – без возможностей сущности создателя, я стал всего лишь привидением, человеческой душой, отделенной от тела. Знаю, что такое состояние нестабильно, и я вот-вот окончательно растворюсь в окружающем мире. С тоской думаю о приятном междумирье, не кажущемся теперь жутким. Пусть там нет абсолютно ничего, зато никто и ничто не высасывает тебя, словно сладкое желе из креманки, норовя слизнуть даже последнюю каплю.
Без всякой надежды прикасаюсь к еще одной оболочке и обнаруживаю ее совершенно пустой. Будто кто-то специально освободил ее для меня. Опешив от такого везения, зависаю над ней, не веря в спасение.
Вдруг, это какая-то ловушка?
Да кому я тут нужен, чтобы меня ловить?!
Возблагодарив неизвестного Создателя, которого периодически поминали все знакомые мне сущности, ныряю в свободное тело, поспешно занимая его целиком, наделяя собственным разумом, становясь с ним одним целым.
Мир наполняется звуками и запахами. Я лежу на чем-то мягком. Мои глаза закрыты. В теле ощущение слабости, как после долгой болезни.
Занятая оболочка по ощущения почти соответствует привычным людским, однако есть в ней как будто что-то лишнее.
- Ты должен спешить, Стик, - слышу густой бас над собой. – Твоему сыну возможно еще до заката понадобится похоронная капсула.
Несмотря на ускользающий окончательный смысл сказанного, понимаю незнакомую речь. Язык не похож ни на один из слышимых мною на Земле. Разве что, из-за обилия звуков «жю», отдаленно напоминает французский.
Пытаюсь открыть глаза, но из-за невероятной слабости не могу этого сделать, а попытка приводит к тому, что проваливаюсь в вязкое небытие.
Просыпаюсь оттого, что рядом кто-то рыдает. Ощущение болезненной слабости почти прошло. На этот раз удается легко открыть глаза.
Рядом сидит какая-то женщина и горько плачет, уткнувшись лицом в ладони. Ясно, что я являюсь причиной ее расстройства. Вернее, оболочка, в которую меня занесло. А еще вернее, тот, кто так вовремя покинул бренное тело, позволив мне спастись от верной гибели.
Так это что получается – я вселился в труп? Не в гробу ли лежу? Слегка приподнимаю голову, оглядывая свое ложе – широкая кровать с деревянными спинками ничуть не напоминает гроб. К тому же подо мной что-то мягкое, наверняка матрас или перина. Сверху накрыт чем-то похожим на звериную шкуру с непривычно зеленой окраской короткой шерсти.
Вспоминаю слова человека, услышанные сразу после вселения в это тело. Он говорил какому-то Стику, что его сыну вскоре должна понадобиться похоронная капсула. Все ясно – я вселился в пока еще не труп, но в уже конкретного претендента на захоронение. Иначе, зачем бы мне мог понадобиться гроб, именуемый здесь капсулой? Или разговор был не обо мне? Да нет, судя по тем болезненным ощущения, которые испытывал при вселении, а так же по рыдающей у изголовья женщине, хоронить собираются меня. Возможно, я и занял оболочку в тот момент, когда сущность прежнего хозяина отлетела, как говорится, в мир иной.
Ну что ж, придется обломать любителей погулять на похоронах. По крайней мере, я очень постараюсь это сделать.
Тихо кашляю, чтобы привлечь внимание плачущей женщины. Она опускает ладошки, и я вижу хоть и заплаканное, но все равно приятное лицо с довольно правильными, я бы даже сказал, отдающими некой аристократичностью чертами. Перестав плакать, женщина несколько секунд неподвижно смотрит на меня большими карими глазами. Кто она мне? Мать или сестра? Хочется сказать что-нибудь успокаивающее, но в голову ничего не приходит. Просто улыбаюсь. Моя улыбка выводит ее из оцепенения.
Радостно улыбнувшись в ответ, она тянется ко мне руками.
Четырьмя руками!
Непроизвольно отстраняюсь от нее, сбросив с себя шкуру и пытаясь заслониться тоже четырьмя руками… Вот ни хрена себе попал! Что еще за племя людей-пауков? Опускаю взгляд на ноги – их всего две, как у нормального человека.
Перевожу взгляд на женщину. Она смотрит с явным непониманием моего испуга. Смущенно улыбаюсь.
Женщина снова протягивает руки. Одной ладонью ласково гладит по щеке. Другими нежно сжимает мои ладони. Мне приятны ее прикосновения.
- Леег, как ты себя чувствуешь? – ощущаю вдруг ее вопрос на ментальном уровне.
Похоже, я попал к телепатам. Но вроде бы тот мужик говорил реальным голосом. Ведь на телепатическом уровне тембр не различается, а я слышал явный бас. Или это только показалось?
Леег, как я понимаю, мое имя. Мне даже показалось, что прозвучало – Олег. Ну что ж, такое созвучие даже к лучшему – не надо будет долго привыкать к новому имени.
- Мне значительно лучше, - отвечаю вслух, с удивлением обнаружив, что прекрасно не только понимаю язык этого мира, но и говорю на нем. – Только голова слегка кружится и очень хочется спать.
Последнее добавляю, решив несколько отсрочить общение и притвориться спящим. Возможно, подойдет еще кто-нибудь, и из их общения с женщиной удастся узнать мой статус в этом доме. Пока ясно только, что я сын некоего Стика, который сейчас, вероятно, занят приготовлением похоронной капсулы.
- Отдыхай, сынок, - снова слышу ментальный посыл. Женщина заботливо накрывает меня шкурой и добавляет: – Тебе необходимо восстанавливать силы. А я пока позову Хаама.
Становится ясно, что это моя мать. Заодно выясняю, что она прекрасно понимает обычную речь. Почему же тогда сама не говорит вслух? Или все же и меня она не слышит, а лишь читает мои мысли? Ладно, постепенно разберемся.
Из-под слегка приоткрытых век вижу как женщина, поднявшись, некоторое время стоит надо мной, потом бесшумно выходит из помещения.
Приподнимаю голову и осматриваюсь. Ложе находится у глухой стены довольно просторной комнаты. Сразу бросаются в глаза закругленные примерно с полуметровым радиусом углы. Как бывший строитель тут же прикидываю причину таких закруглений. На ум приходит только одно – монолит, залитый в своеобразную опалубку. Кроме той двери в противоположной стене, в которую вышла женщина, слева еще одна дверь. На стене справа небольшое окошко. Вернее, просто оконный проем без рам, заделанный то ли мутным стеклом, то ли какой-то пленкой.
С мебелью в комнате бедновато. По периметру прямо из стены выступает неширокая полка, уставленная всякой утварью, типа глиняных с виду горшков, плошек и ковшиков. Там же лежат подушки из такой же зеленой шкуры, что накрывает меня, вероятно предназначенные для того, чтобы на них сидеть.
Рядом с кроватью стоят два стула с высокими спинками и небольшой, типа журнального, столик. Вот и вся мебель. Нет никакого подобия платяных шкафов или комодов. Пол застелен все той же зеленой шкурой. Она же висит в качестве ковра на глухой стене.
Слегка отстранившись от стены, разглядываю предметы, висящее на ней, которые сразу определяю как оружие. Не знаю, для чего предназначены метровые трубки полудюймового диаметра и надетые на длинные тонкие рукоятки металлические шары, но почему-то уверен, что в любом мире никто не станет вешать на стену какие-либо другие предметы, кроме оружия. Да и полукруглые лезвия четырех топоров явно не предназначались для рубки дров. А маленькие топорики на длинных рукоятках напомнили виденные некогда в фильмах индейские томагавки.
Снова перевожу взгляд на четыре больших топора, затем смотрю на свои руки – число совпадает… Монстр, блин. Жертва радиации. Судя по рыдавшей надо мной женщине, я такой не единственный. Надо будет узнать потом – не взрывалась ли здесь поблизости какая-нибудь АЭС?
Внимательно осматриваю новое тело. Кроме лишней пары рук все остальное вполне соответствует земным стандартам. Даже весьма высоким стандартам, судя по атлетическому сложению. Отмечаю, что правыми и левыми конечностями двигаю синхронно. Сперва, одновременно двумя правыми руками откидываю край шкуры, чтобы осмотреть свое тело. Затем, одновременно двумя левыми опираюсь о ложе, чтобы подняться. Точно помню как женщина двигала каждой рукой независимо друг от друга. Пробую развести правые руки в стороны. Ощущение такое, будто пытаюсь расщепить одну руку. Вспоминаю, как учился владеть одновременно двумя оболочками и пытаюсь действовать по тому же принципу. Не задумываясь о том, как я буду это делать, просто опираюсь верхней правой о спинку стула и, поднимаясь с кровати, подхватываю верхней левой подушку. Одновременно нижней парой подтягиваю некое подобие подштанников, обтягивающих мои ноги и бедра, словно колготки балеруна (или как там называются эти балетные плясуны?).
Ладно, скажем так, принцип действия четырьмя конечностями понятен. Теперь надо бы разобраться с окружающей обстановкой. Для начала хотелось бы найти что-нибудь из одежды. Не ходить же в этих стремных лосинах. Кстати, непонятно из чего они сшиты – нечто типа тончайшей, почти прозрачной светлой кожи. Однако никаких вещей не видно.
Лишь отойдя к противоположной стене и бросив взгляд на кровать, обращаю внимание на два короба, находящиеся под ней. Подхожу и, отставив стулья, выдвигаю сразу оба. Каждый из коробов разделен на две части. Сами они как будто вырезаны из единого куска дерева, или же отлиты из какого-то материала, очень напоминающего древесину.
Одно из отделений левого короба заполнено различными кожаными ремнями, соединенными меж собой. Отложив непонятную сбрую, достаю из соседнего отделения нечто напоминающее женские сапоги-чулки на толстой кожаной подошве. Кожа на самом чулке с тем же зеленым мехом, повернутым вовнутрь. Прикидываю подошву к ступне – размер явно мой. Перебираю содержимое в поисках какой-нибудь короткой обуви, но нахожу только сапоги из более тонкой кожи без меха.
Из следующего короба достаю коротенькие штанишки, наподобие бриджей, пошитые все из той же шкуры с зеленым мехом. Из нее же курточка-безрукавка и длинный плащ-накидка. Что за странное зеленообразие? Ладно, с этим тоже разберемся, как говорится, по ходу пьесы.
Удивляет отсутствие одежды с рукавами. Хотелось бы посмотреть, как выглядит рубашка для четырехруких мутантов. Что-то не припоминаю, как была одета женщина, слишком уж поражен был в тот момент ее, да и своей, многорукостью. Помню только длинное, до пят платье.
Кстати, как вести себя с ней? Ведь, судя по всему, она моя мать. И что вообще случилось с ее сыном? Вроде бы никаких смертельных ран на теле не видно. Вообще никаких ран не видно. Разве что на правом бедре чешется какой-то крупный прыщ, но не думаю, что он смертельно опасен. Короче, выход один – банальная амнезия. Вполне логично, кстати, после болезни, чуть не окончившейся фатально.
Несколько секунд раздумываю – стоит ли одеться, или забраться обратно в кровать и, когда кто-нибудь придет, прикинуться спящим. Однако любопытство берет верх, потому натягиваю коротенькие штанишки и иду к одной из дверей. Собственно, двери как таковой нет, есть дверной проем, закрытый занавесом из светло-бежевой кожи, сходной по цвету со стенами и потолком.
По широкой кровати, находящейся в соседней комнате, понимаю, что это спальня родителей. Теперь моих родителей. Обстановка в их комнате не богаче. Разве что различного оружия на стенах гораздо больше. Да и прочих вещей, разложенных по окаймляющей комнату лавке, тоже.
Слышу приближающиеся голоса и возвращаюсь в свою комнату. Не успеваю дойти до кровати, как занавес в проеме противоположной стены откидывается, и в помещение, пригнувшись, входит высокий худой человек с остроносым лицом и седыми до плеч волосами. Его несоразмерно крупные глаза с удивлением смотрят на меня.
Следом заходит женщина. Увидев меня, стоящего перед кроватью, прикрывает рот верхней парой ладошек, и я слышу ее посыл:
- Леег, ты уже встал?
Нет, блин. Я все еще лежу, но стоя. Черт, если она передает мне мысли, значит, вероятно, может слышать мои. Надо бы быть вежливее в мыслях. А то обижу ненароком. Мысль она, как говорится, не воробей. Вылетит – фиг догонишь.
Мужчина, продолжая стоять у входа, складывает верхнюю пару рук на груди, вторую сцепляет за спиной. Удивление во взгляде прошло. Теперь он просто оценивающе осматривает меня.
Интересно, кто это такой? Отец? Вряд ли. Женщина говорила, что позовет какого-то Хама. Вряд ли она так стала бы называть моего отца. Надеюсь, это имя, или прозвище означает не то же, что в нашем мире? А то хамов с детства не люблю.
И долго они так будут смотреть на меня? Чувствую себя воришкой, которого застали врасплох. Надо было не вылезать из постели. Щас бы притворился спящим беспробудным сном. Заодно послушал бы, о чем говорят эти люди. Ну, да ладно, буду изображать потерявшего память. Что, собственно, не сложно, ибо я ее в ихнем мире, можно сказать, и не имел.
- Здрасте, - пытаюсь коротко приветствовать седого и с удивлением прислушиваюсь, как вместо одного слова, произношу целую тираду в каком-то японском стиле, типа, я рад видеть Вас на пороге этого дома и тд.
Мужчина подошел и, положив две конечности мне на плечи, ощупал другими мои руки, грудь. Зачем-то приподнял мне веки, подергал за мочки ушей. Ну точно – местный Айболит.
- Ты совершенно здоров, Леег, произнес он, после чего обратился к женщине: - Сказано же было, что жрецы Священного Острова нарекли твоего сына избранным Создателями. А я, ничтожный деревенский лекарь, усомнился и пытался лечить его от предначертания, принимая оное за болезнь. Возможно это я своим невежеством чуть не погубил Леега.
Женщина подошла к седому и, приложив пару рук к груди, другими нежно взяла его за одно из предплечий, мысленно успокаивая и говоря, что он лишь исполнял свой долг. Лекарь, похоже, не слышал ее мыслей, но жесты и мимику понял правильно.
- Нет, Ната. Как иначе объяснить, что Леег полностью оправился после того, как я прекратил лечение, посчитав его умирающим? Ведь я был абсолютно уверен в том, что он не доживет до заката. Я немедленно отправляюсь на Остров. Пусть Жрецы оценят мою компетентность. Возможно, они решат прислать вам нового, более сведущего лекаря. А я стану простым охотником и заведу собственную семью.
Мужчина отстранил Нату и решительно вышел. Та с сожалением посмотрела вслед, но тут же, как только обернулась ко мне, глаза ее наполнились радостью.
- Надо немедленно сообщить Стику, - услышал я ее мысль.
- Стик – это мой отец?
- Что? – тонкие брови женщины поднялись в удивлении, и следом она задала сразу два вопроса: - Ты слышишь мои мысли? Ты не помнишь своего отца?
Вот те раз. Так телепатические возможности вовсе не являются нормой для этого мира? Значит, мои мысли никому не доступны? Не скажу, что это мне не нравится. Но почему тогда слышу ее? Кстати, о чем думал Айболит я не слышал. Да и о чем думает эта женщина, мне, похоже, тоже не совсем доступно. Понимаю только посылы, обращенные непосредственно ко мне.
- Извините, - говорю смущенно разведя руки. – Я вообще ничего не помню. Даже не знаю, кто я такой. Я, вероятно, чем-то тяжело болел? Вы моя мать?
- Бедное мое дитя, - красивые глаза женщины наполняются слезами.
Вдруг становится искренне жаль ее.
- Но зато я чувствую себя физически вполне здоровым, - говорю, чтобы успокоить Нату.
Она снова улыбаеится и гладит меня по плечу.
- Это самое главное, сынок. А память вернется, - и, спохватившись, добавляет: - Надо скорее сообщить отцу радостную весть.
- Я пойду с тобой, - принимаю неожиданное решение. – Только подскажи, во что мне одеться.
Раз уж попал в новый мир, то нужно скорее в него влиться, ибо нет смысла оттягивать.
Мать подает сапоги-чулки из тонкой кожи и одну из безрукавок. После того, как одеваю все это, она протягивает какую-то сбрую с вдетыми в нее четырьмя маленькими топориками на длинных ручках. Вот и нафига мне эти томагавки? Задаю этот вопрос мысленно. Однако она не слышит.
- Зачем мне это? - спрашиваю вслух.
- Ты вырубил собственное жилище и отвез семя зуха на Священный остров. Даже целых два семени. Теперь ты полноценный мужчина, - вероятно, посчитав объяснение достаточным, Ната вкладывает сбрую мне в ладони.
Покрутив полученное снаряжение, накидываю два ремня, соединенных сзади чем-то наподобие патронташа, на плечи. Подвешенный на них широкий ремень застегиваю на животе с помощью большой бляхи, сделанной то ли из кости, то ли еще из какого-то непонятного материала. Все подогнано точно по мне. По бокам в небольшие петли на ремне вставлены топорики. Интересуюсь, для чего нужен патронташ на спине? Оказывается – для дротиков, которые постоянно носить вовсе не обязательно.
Бросаю взгляд на висящие на стене большие топоры. Хорошо, что и их не нужно постоянно таскать с собой.
Пройдя через большую комнату, на обстановку которой впопыхах не обращаю внимание, выходим на высокое крыльцо. Увиденное снаружи не то чтобы поразило меня, но удивило довольно-таки сильно. Представьте себе гибрид груши с тыквой размером с дом. Именно такие желто-песочные плоды-монстры, тянувшиеся двумя рядами, образуют довольно широкую улицу. Каждая тыквогруша обнесена невысоким плетеным заборчиком, как обычные земные деревенские хаты. В стенах плодов прорезаны окна и двери. Сбегаю с крыльца и задираю голову, оглядывая дом, из которого вышел – такой же гигантский плод. Интересно, дома действительно растительного происхождения, или здесь такой причудливый архитектурный дизайн? Просто страшно представить дерево, на котором растут подобные груши…
Наше жилье от околицы отделяет всего два двора. У соседнего плетня копошится парочка обнаженных по пояс малышей. Непривычно видеть на их голых спинах по четыре шевелящиеся лопатки. Увидев нас, они подскочили, какое-то время молча смотрели, а как только мы прошли мимо, понеслись по улице с криками:
- Леег не умер! Леег живой!
Ната, оглянувшись на них, улыбнулась и взялась за мою руку, будто проверяя, не мерещусь ли я.
Сразу за околицей простирался широкий луг. За ним поднималась стена леса. По законам земного мира на таком лугу просто обязаны были пастись гуси или коровы. Однако здесь было пусто. До меня дошло, что и в самой деревне не хватало обычных земных звуков, таких как лай собак, кудахтанье кур петушиные крики.
Пройдя половину луга, обращаю внимание на рощу интересных деревьев, резко отличающихся от остальной лесной массы. Эти деревья напоминают земные баобабы, только карликового размера. Бочкообразные стволы возвышаются не более чем на три метра. Широкие кроны буквально смыкаются друг с другом. Видно, что деревья не одного возраста – ближе к лесу стволы повыше и потолще, ближе к деревне попадаются совсем маленькие, вплоть до еле показавшихся ростков.
- Что это за роща? – спрашиваю идущую рядом женщину.
- Поселковое кладбище, - отвечает та после некоторой паузы, на протяжении которой, замедлив шаг, пристально смотрела на меня.
От дальнего конца рощи доносятся звуки частых ударов топора по дереву. Проходим между деревьев в ту сторону и выходим к просеке между рощей и лесом. Широкие пеньки разной степени замшелости указывают на места, где некогда росли мини-баобабы.
Картину, которую вижу далее, не могу назвать иначе, как деревообрабатывающий комбайн или машина по производству щепы. Коренастый коротко стриженный мужик с такой скоростью работает одновременно четырьмя топорами, что ему позавидовала бы машина по измельчению пеньков, которую я когда-то видел в городах того мира. Шаолиньские монахи, увидев такое искусство владения оружием, или в данном случае орудием труда, моментально эмигрировали бы в Японию, записались там в самураи и сделали себе харакири. Ибо нет смысла жить, зная, что не способен даже приблизиться к совершенству.
Остановившись, заворожено смотрю, как в поваленном дереве, с которого уже срублена крона, буквально на моих глазах появляется углубление длинною с человеческое тело. Концы срубленного ствола закруглены и обработаны довольно гладко, словно их и не топорами обтесывали. Но никакого другого инструмента рядом не вижу.
Непроизвольно бросаю взгляд на свои ладони. Неужели и я смогу также лихо орудовать топорами? Или уже умел? Нет, так конечно не умел, ибо молод еще слишком. А сколько, кстати, мне лет? М-да, сколько ж еще предстоит выяснить, и в первую очередь о себе. Ну что ж поделать, таков результат скоропостижного вселения в первую попавшуюся оболочку.
Мужчина бросает на нас короткий взгляд, не прекращая работы. Секунд пять продолжает врубаться вглубь ствола, одновременно ровняя края получающегося углубления, затем останавливается и еще несколько секунд смотрит в лес. Наконец медленно, словно боясь кого-то спугнуть, поворачивается. Четыре топора одновременно выпадают из ослабших рук. Широкие плечи опускаются, и здоровяк, приоткрыв в изумлении рот, садится на поваленный ствол.
- Думаю, тебе стоит повременить с этой работой, отец, - обращаюсь к мужчине, будучи уверенным, что это и есть мой родитель. – У тебя наверняка найдется немало более приятных дел, чем строгать эту деревяшку.
- Леег?
Нет, блин, Сьюзи Кватра прилетела в этот мир, чтобы подарить первому попавшемуся дровосеку свою четырехструнную балалайку. Кхым, надо бы даже в мыслях постараться быть вежливым с этими людьми. Все же родители, как никак.
- Леег здоров, - радостно улыбаясь, Ната подошла к все еще сидящему дровосеку и, обняв за голову, прижалась к нему. – Создатели вернули нам сына.
Какое-то время мужчина сидел неподвижно, уткнувшись лицом в живот супруги. Но вот, мягко отстранив ее, встал и подошел ко мне. Огромные ладони опустились на плечи, сдавили предплечья. Становится несколько жутковато рядом с этим, буквально пышущим жаром, гигантом. Выше меня, пожалуй, всего на полголовы, а вот шириной плеч и объемом стальных с виду мышц превосходит как минимум вдвое. Что если этот четырехрукий монстр сейчас разозлится на своего непутевого сына за то, что зря добрую половину дня махал топорами, пропитывая ядреным потом одежду, которую теперь придется стирать его любимой Нате? И сжал же меня в своих клешнях так, что не вырвешься.
- Сынок, - в голосе здоровяка столько любви и нежности, что становится стыдно за свои мысли. Две крупные слезинки одновременно срываются из лучащихся отцовской любовью серо-голубых глаз и, оставляя влажные дорожки, стекают к уголкам рта. – Сынок…
Черт возьми, никогда не любил мелодрамы, но тут у самого глаза наполняются слезами.
- Отец, - произношу еле слышным сиплым голосом и, почувствовав, что его хватка ослабла, припадаю к широкой груди, обхватив могучую шею.
- Сынок, - отец крепко обнимает меня.
Рядом, прижав руки к груди, плачет счастливая Ната.
В этот миг я почти счастлив, что оказался в этом мире предельно истощенным. Что было бы с этими чудесными людьми, если бы я решил сотню-другую лет приглядеться к местным реалиям, прежде чем в кого-нибудь вселиться? Может, над нами действительно есть воля неких Создателей? По крайней мере, в такие минуты хочется благодарить кого-то всемогущего…
Наверх