ОЧЕРК 6. НА ФОРМИРОВАНИИ. Продолжение.
– Это пустое дело! – махнув рукой и улыбнувшись, возразила хозяйка. – Всех никогда не вылечишь. Но знать лекарство надо. Очень пользительно знать силу цветов и трав. Ромашка вот, к примеру. Это для жинок растение. А белоголовник от живота хорош. Мы его в поле собираем. Он похож на картофельную ботву, но только белолистный. Еще от простуды хороша пши-пши-на. Мы ее на огороде разводим. Розовыми и красными бутонами цветет, очень даже красиво. Вот и, скажу про жгучую крапиву. Большую она имеет силу против холеры. Если голого человека обложить свежей крапивой и водой покропить для лютости, холера убежит от человека, как крыса от запаха паленой шерсти. Не любит она этот запах…
– Неужели, Дарья Васильевна, вы серьезно верите во все, что рассказываете мне? – спросил я.
Она сердито сверкнула глазами.
– На практике проверено! – резко сказала она. – Проверено, потому и нельзя не верить. Лет тридцать подряд познаю я эти травы и все другое, чудесное. Я вот даже перед войной на Капказ ездила к одной тамошней женщине. Ее фамилия Ерзинькян. Она не только травами командует, но и слюною своею змею победила. Если вот как змея укусит, бежи скоре к Еринькян. Поплюет она в ранку и всем ядам конец…
Наговорившись со мною, Дарья собрала свои травы и цветы, вынесла их на полочку в сени и пошла доить корову. А я, стряхнув с себя золотую пыль ее сказов, начал листать реальные листы комплекта январских газет.
Они рассказывали о том, что войска Калининского и Северо-западного фронтов имеют новые успехи в борьбе с немцами. Прорвана укрепленная линия немцев южнее Осташково и Селижарово, фронт отодвинут на Запад на добрую сотню километров. Освобождены города: Пено, Андреаполь, Холм, Торопец, Западная Двина, Селижарово, Оленино и Старая Торопа. Перерезана немецкая важная коммуникация Ржев – Великие Луки. Войска Южного и Юго-западного фронтов жмут немцев, освободили Барвенково и Лозовую. Развеялся, как дым, весь немецкий замысел "блицкрига". Гитлер сменил генерал фельдмаршала фон Браухича и назначил на его место главнокомандующим самого себя. Он сделал это в "связи с кампанией на Восточном фронте, превзошедшей все прежние ожидания, потребовавшей объединить оперативное руководство войной с политическим и военно-экономическими мероприятиями". Но эта официальная мотивировка, провозглашенная фюрером, не говорила настоящей правды.
Правда была в том, что провал войны против СССР привел к смещению Браухича с поста главнокомандующего и к стремлению Гитлера свалить с себя на Браухича всю вину за провал этой войны. Но и самоназначение Гитлера помогло Германии не более, чем горчичники помогают мертвому. Уже при его "гениальном" командовании немцы бежали из Калуги и Керчи, из Лозовой и Можайска. Отныне немцы будут воевать с нами только с закрытыми от страха глазами, внимая голосу Геббельса и Гитлера, обещающих "чудо на Востоке". Они уже не могут рассчитывать на победу в естественных условиях войны и заговорили о "чуде". Да, сморщилась Германия! "Фюрер" ее, битый на полях России, вступил в вопиющее противоречие сам с собою. Давно ли он ратовал за молниеносную войну против России? И вот, теперь он молит небо о ниспослании затяжной войны, чтобы удержаться на занятых рубежах. Но это трудно, "Фюрер" вступил в противоречие не только сам с собою, но и со всей жизнью. А такое противоречие всегда было роковым. Роковым оно будет для "Фюрера".
У Вольтера есть краткое стихотворение о Фрероне, которого укусил змей, отчего околел все-таки не Фрерон, а сам змей. Мы не Фрероны, но мы имеем право утверждать, что Гитлер, укусив нас, околеет от этого укуса сам, околеет под ударами наших ответных укусов.
……………………………………………………………………………
Радостные вести с фронта были буквально волшебно-питательным эликсиром жизни для нас и наших солдат. За месяц мы сделали больше, чем в другое время достигалось за годы. Мы не знали устали и занимались боевой подготовкой восемнадцать часов в сутки. Наши песни оглашали улицы захолустных саратовских деревушек, наши шаги будили их ночную тишину, наши походы и маневры широкими следами ложились на саратовских заснеженных полях, проходили через леса. И не узнать теперь было наших солдат: статны, подтянуты, четки и молодцеваты.
Почувствовав силу, они все беседы теперь сводили к одному вопросу: "Когда же поедем на фронт помогать своим товарищам?"
– Потерпите, ребята, скоро поедем…
– Вам хорошо терпеть? – обижались они. – Вы уже повоевали немного, а мы еще совсем не были там… Хоть бы уж раз немцу по уху заехать…
……………………………………………………………………………
Наконец, пришел приказ принять от солдат и командиров-новичков воинскую присягу. Все увидели в этом хорошее предзнаменование. "На фронт, ребята, поедем. Понадобились все-таки! – беседовали промеж себя солдаты. – Ох, и тряхнем немца".
Обуреваемые жаждой боя за честь отчизны, воины наши ходили радостные, но возбужденные, гордые. Наступило 9 февраля 1942 года. День этот был особый: наш батальон принимал присягу.
Внутреннее ощущение торжества столь сильно влияло на людей, что они переставали владеть собою, смеялись и плакали, как дети. Даже штабные командиры вели себя рассеяно. Загоруйко, темнолицый, остроносый и мелкозубый, построил было людей буквой "Г" перед столом, затянутым красной материей. Потом начальник штаба интендант Девяткин, с вечно испуганными серыми глазами и красным лицом, перестроил людей в колонну по четыре. Наконец, комиссар батальона приказал просто подводить людей к столу повзводно.
В торжественной тишине бойцы и командиры подступили к столу, в концов которого стояли комиссар и командир части. За ними, на стене, скрестив золотые наконечники древок, полыхали два красных флага, бросая пламенеющие розовые отблески на лица солдат. Один из флагов был пионерским знаменем. На нем метались языки пламени над костром, вышитым из шелка. Использование пионерского флага рядом с боевым знаменем части придало всему торжеству особую силу: мы клялись перед флагом третьего поколения Ленинской партии, что Родину свою, детей своих и семьи наши в обиду не дадим никому.
Этого дня не смогут забыть мои солдаты и товарищи по оружию. На столе возвышались белые стопочки свежих листовок с текстом присяги. От них пахло еще свежей типографской краской и теплом рабочих рук, отпечатавших присягу. Поочередно подходили к столу наши воины. Взяв листок, они громко читали текст присяги: "Я, гражданин Советского Союза…"
Читали громко, но голос почти каждого дрожал такой неописуемой взволнованностью, что у нас захватывало дух и замирало сердце. Один из моих товарищей, начпрод Гончаров, подписав текст присяги и приняв поздравления от командира и комиссара части, не удержался и воскликнул:
– Ну, товарищи мои, теперь я настоящий воин!
Дошла очередь и до моего взвода. Один по одному начали подступать к столу солдаты. Сколько волнения, сколько тревоги пережил я, готовя своих подчиненных к этому величайшему акту жизни. "Как-то они покажут себя здесь? – думал я. – Достойны ли они принять присягу и вместе со мною в скором времени пойти в новый бой с врагом?"
В эти великие минуты решался вопрос не только чистоты души и готовности моих подчиненных дать нерушимую клятву верности Родине, но и чистоты моей собственной души, ибо ее в той или иной степени отражали на себе мои воспитанники. С ними я проводил дни и ночи, учил их и зажигал в их сердцах огонь патриотизма и жгучей ненависти к врагу, обучал искусству боя. Теперь все это должно было как-то проявиться и обрадовать меня или глубоко огорчить.
Нет, они не огорчили меня. Золотые солдаты, неоценимые люди моего взвода! Гордой, четкой военной походкой подходили они к столу. Могучим голосом читали они текст присяги, и в глазах у них горел неугасимый огонь верности Родине, огонь готовности не пощадить ни крови своей, ни жизни в борьбе за свободу и независимость нашего народа. Я хотел таким видеть свой взвод, я таким увидел его. На мгновение в моей памяти мелькнула лесная землянка, печь с коленчатой трубой и с котелками на колене, каротоякский полушубок и спор из-за котелка между двумя солдатами. Мне вспомнился булькающий звук падающих в котелок воронежских галушек и разноголосое "здрасть, здрасть, здрасть!", которым приветствовали меня солдаты на второй день по сформировании взвода. Все это вспомнилось теперь, и мне еще приятнее стало сознавать несравнимость этого прошлого с сегодняшним днем. Труды мои не прошли даром. Душа моя и сердце мое пели. Весь я был напоен восторгом и радости за себя и за подчиненных мне людей, с которыми мне предстояло встретиться лицом к лицу с врагом.
Будто в полусне ощутил я как комиссар руку пожал мою и поздравил с принятием присяги моим взводом, с моими успехами в боевой подготовке.
"Служу Советскому Союзу!" – хотел крикнуть я, но мне захватило дух и я только молча посмотрел на комиссара растроганными глазами, из которых покатились жаркие слезы моей необычной радости.
Комиссар понял это и еще раз крепко и тепло пожал мою руку.
3 января – 9 февраля 1942 года.
Никольское – Золотая Гора, Саратовской области.
Евгений Белых для Кавикома
Наверх