ОЧЕРК 10. ОТ БЕЛГОРОДА ДО ОПОШНИ. Н. Белых. Продолжение.
Взвод Бублеева огнем бронебоек отражал очередную атаку немецких танков. Артиллеристы, у которых вышли бронебойные снаряды, стреляли по немецкой пехоте осколочными гранатами.
– Лещев! – крикнул я. – Немедленно мчись на левый фланг к командиру батальона. Вот тебе бумажка. И словами скажи, чтобы немедленно выполнялся вариант номер два.
Исполнение этого варианта Василий Савельевич возложил на лейтенанта Солонцова. Это был молодой человек с грустными серыми глазами и с задумчивым красивым лицом. В батальоне его прозвали за скромность "красной девицей, кисейной барышней". И вот, "красная девица" с взводом своих бойцов ринулась в тыл врага.
В самый критический момент, когда немцы пошли в ожесточенную контратаку и нам стало не под силу держаться, мы услышали русские крики и стрельбу за спиной немцев.
Через полчаса все было кончено, Ключ к дороге на Котельву был в наших руках.
…………………………………………………………………………….
Бледный рассвет ложился на поля. Таяли туманы. Но мы и не собирались отдыхать после боевой ночи.
Мы шли по пятам немцев, тесня их к Ивановке. Откуда ни возьмись, с севера на нас навалились танки. Судя по силуэтам, это были наши тридцатьчетверки. Но они так основательно били по нас из орудий и пулеметов, что буквально вогнали нас в землю. В жизнь не захотели бы мы стать немцами хоть на один час. Но кто-то в штабе Кулика перепутал, и танки генерала Кравченко приняли нас за немцев.
Мы залегли в брошенные немцами окопы и ждали развязки. Бороться с танками у нас было теперь нечем, а бороться со своими танками мы совсем не собирались.
Вдруг танки прекратили огонь. Я подбежал к тому из них, над которым торчал металлический штырь радиостанции и, барабаня кулаками о броню, начал сыпать непечатные комплименты.
Открылся люк и на меня глянуло знакомое черноусое лицо танкиста-командира, с которым я познакомился еще в Купьевахе.
– Что же вы, собачьи морды, своих атакуете? Бить вас надо! – кричал я, разъяренно маша ручной гранатой.
– Как же так получилось? – недоумевал танкист. – Мы же получили задачу помочь 22 полку громить Чемодановский узел сопротивления немцев и решили вот ударить по немецким тылам…
– Черт вас возьми! – не унимался я. – Надо взаимодействовать и знать о пехоте, которой вы хочете помочь, а не лезть в бой, очертя голову. Мы и без вас разгромили немцев, а теперь вот упустили их по вашей вине… Садите нас на броню и подвезите немного. До Ивановки хотя бы подвезите…
Виноватые танкисты не стали перечить. Через несколько минут наши бойцы сидели уже на танках и мчались на запад.
…………………………………………………………………………….
Мосты оказались взорванными.
За речонкой, карабкаясь на гору, как муравьи, копошились немцы. Танки начали лупить по ним из орудий, а мы, спешившись, начали вброд форсировать болотистую и заросшую камышами речку.
…………………………………………………………………………….
К вечеру мы прогрызли всю немецкую оборону и взобрались на самую лысину взгорья перед селом Михайлово.
Вместе с приходом ночи утихла битва. Ротные командиры громкими голосами скликали своих солдат, приводили в порядок подразделения.
Бойцы затосковали по кухне. Они вспомнили, что уже целые сутки вели непрерывный бой и не принимали горячей пищи.
– Найдет ли нас кухня в этих джунглях? – спросил кого-то Василий Савельевич и сейчас же покликал своего ординарца. – Макрушин, а, Макрушин! Бери, дорогой, Лещева и шагом марш на поиски кухни…
Луны пока не было и в густой темноте нельзя ничего было рассмотреть даже за несколько шагов от себя. Зато тишина стояла прозрачная: целых десять минут было слышно, как трещали и хрустели стебли бурьянов и кукурузы под ногами Макрушина и Лещева.
Через полчаса мы услышали желанные звуки:
– Та-та-та-та, та-та-та-та…
– Никак едет? – спросил меня Василий Савельевич, перестав дремать. – Чую, тарахтят колеса…
– Едет, Василий Савельевич.
– Да, хорошо, если кухня! – вздохнул он, поднимаясь и вслушиваясь в звуки. – Покормим людей, отдохнем часок и снова в бой…
А тарахтенье колес все усиливалось и приближалось. Звучно хрустели и трещали стебли бурьяна и кукурузы, через заросли которых пробиралась кухня. Еще минута и среди закачавшихся в темноте подсолнечников глянула лохматая лошадиная голова, послышался басистый голос:
– Пацков или Белых здесь?
– Здесь, здесь! – радостно откликнулись мы, узнав старшину Абросимова. – Нашел ведь, какой молодец! А Макрушина с Левашевым не встретил?
– Встретил, они позади идут. Вторая кухня там с чаем шла, да распряглась лошадь… С ней они и придут…
………………………………………………………………………………
В полдень 28 августа мы продвинулись по кукурузе и подсолнухам к гигантскому стогу соломы, стоявшему в километре восточнее Котельвы.
С этого стога, куда мы взобрались с Василием Савельевичем, вся Котельва была, как на ладони. В Котельве пылали пожары, над селом висели черно-синие тучи дыма. То и дело на улицах вздымались фонтаны земли и досок. Это рвались наши снаряды.
Немецкие батареи отвечали откуда-то из гущи котельвийских садов, из приспособленных для орудий хат, из-за полуразрушенных каменных зданий. Какая-то вражеская пушка била из дома, стараясь попасть по стогу. Била она болванками.
– Джжу-у-ум, джжу-у-ум! Будто гигантские жуки жужжали болванки, кувыркаясь и прыгая по кукурузе и подсолнечникам. Болванки не могли взорваться, поэтому никого из бойцов они не пугали.
– Опять немец козла дает! – высунувшись из окопов, покрикивали они. Ишь, землю-то как рвет! Шматует прямо… А все напрасно… Разбазаривает немец металл со злости. Пропасть чует, наверное…
…………………………………………………………………………….
Наблюдая со стога за Котельвой, мы обдумывали план ночного боя.
– По огню видать, что на севере у них дело слабее! – сказал Василий Савельевич. – И дороги туда подходящие. Если перебраться через речку и сунуть им кулак в зубы. Ты как думаешь?
– С севера надо и наступать, – согласился я. – С севера и ударим…
Мы склонились над картой. Наши лица были так близко друг к другу, что небритая бородка Василия Савельевича щекотала мою щеку.
Вот и совсем стемнело. Заклубился туман над лощиной. В темноте мутно-красным светом светились сквозь дым и густой туман, догорающие костры котельвийских пожаров. А севернее Котельвы в воздухе горели бледными огнями гирлянды ракет, сброшенных немецкими самолетами над Ахтыркой, которую немцы потеряли 25 августа и теперь донимали воздушными бомбардировками.
– Давай двигать, – сказал Василий Савельевич и подвинулся на самый край стога.
Он вытянул ноги и покатился на ягодице вниз, как все мы катались в детстве не только со стогов, но и со снежных сугробов. Вслед за ним по соломенному боку стога скатился и я.
Кругом были подсолнухи. Шершавые листья их остыли, и на них лежала роса, неспелые широкие "корзины" с бахромой цветов по краям пахли травой и медом. Такой запах я вдыхал на огороде и в детстве и в юности. Вдыхал его в мирные годы, а теперь, перед боем, я вдыхал его с особым наслаждением. Это был запах природы и человеческого труда. И в какой-то степени мы бились с немцами и за этот запах, за густые головастые подсолнухи, которые были частью нашей российской природы и, значит, частью нашей Родины. Мы не сердились, что неимоверно трудно было нам преодолевать в наступлении густые заросли кукурузы и подсолнуха: немцам еще труднее уходить было от нас по этим зарослям. Как по лесу, мы подкрадывались к врагу и появлялись перед ним там, где он не ждал. Уж если сказать правду, враг оказался не очень умнее печальной памяти генерала Куропаткина: тот, воюя в Манчжурии в 1904-1905 году, догадался уничтожить гаолян перед своими позициями, как и немцы не догадались уничтожить кукурузу и подсолнухи, бурьяны и чернобыльники на подступах к своим узлам сопротивлений. В этих условиях степные бои превратились, по тактическим приемам, в бои на пересеченной местности. И догадываются ли тактики, что подсолнух и кукуруза в этой войне не ограничились ролью продуктов питания, но и были сами своеобразными немыми солдатами? И этих солдат приходилось принимать в расчет…
…………………………………………………………………………….
Часам к двум ночи, совершив трудный обходной маневр, мы приблизились к Котельве с севера.
У давнишнего рва, обсаженного деревьями, мы заметили копошившихся людей. Выяснилось, это была одна из рот 27 полка. Она окопалась на окраине и поджидала остальных солдат полка, чтобы начать наступление в глубь села. Это хорошо. Наш левый сосед был найден, хотя и не полностью. Но где же правый? Ведь правее нас должен был наступать 1-й батальон нашего полка.
Взвод разведки мы выслали вперед, усилив его двумя батальонными орудиями. Вслед за разведкой двинули по улице три дивизионных пушки, прикрытые пулеметами и автоматчиками. По обеим сторонам улицы двинулись наши гранатометчики и бронебойщики. Остальные подразделения батальона, развернувшись цепью, широким фронтом двинулись за ударной группой. По пути они прочесывали сады и огороды, дома и сараи – все места, где могли припрятаться немцы.
Однако вскоре нам пришлось сузить фронт своего наступления, так как наши соседи значительно отстали от нас и мы вынуждены были несколько загнуть фланги во избежание неожиданного удара со стороны немцев.
Метров триста мы продвигались почти беспрепятственно, потом вдруг затрещало со всех сторон, загремело, со свистом и шелестом понеслись над улицей пули. И в ту же минуту, преграждая нам дорогу, из переулка выползли два немецких танка.
Танкисты, вероятно, неправильно поняли наш боевой порядок. Они предполагали, что движется советская пехота без орудий, и на виду у нас начали разворачивать машины, ничем не прикрываясь. Артиллеристы дивизионной батареи вмиг оценили выгодность обстановки и дали залп из орудий по подставленным бортам немецких машин.
Танки запылали.
Мы бросились к ним. Через полминуты были выброшены на улицу не только немецкие танкисты, но и награбленное ими барахло. Были тут и дамские рейтузы, и детские распашонки и даже ночной полосатый халат. У одного из немецких танкистов капитан Станкевич, заместитель командира батальона по строевой части, отобрал хорошенький пистолет системы "Вальтер".
…………………………………………………………………………….
Сбивая немецкие заслоны, мы продвинулись почти до церкви. Но тут в полной мере сказалось все отрицательное, что не раз имело место в работе штаба дивизии: неумение координировать действие полков. В самом деле, 22-й полк прорвался уже в центр села, а 27-й еще продолжал раздумывать на северной окраине Котельвы, не понуждаемый к действию со стороны штаба дивизии. А это позволило немцам охватить наш левый фланг и направить острие своей контратаки за спину нашего полка.
Оказавшись в полу окружении, мы перешли к обороне, а одной роте поручили пробуравить за нашей спиной коридор через немецкие боевые порядки и установить связь с левым соседом, без чего дальнейшее успешное продвижение на юг стало невозможным.
Лейтенант Батраченко, маленький, в широкой пехотной фуражке, в ботинках и серых гамашах, очень растерялся, получив для выполнения трудную задачу пробиться к левому соседу через немецкие боевые порядки. У него даже походка стала балеринной, подпрыгивающей, а голос ослабел и задрожал. Но потом, когда задача была им выполнена и наше положение стало прочным, он, сияя от радости, доложил Василию Савельевичу, что "Все благополучно. Соседи с нами выровнялись. Убито двадцать немцев и ранено семь наших бойцов".
– Ну вот, – пошутил Василий Савельевич, приняв рапорт. – Ведь и правду говорил Суворов, что страх надо лечить опасностью…
– Совершенно точно! – улыбаясь во весь рот и помаргивая зеленоватыми узкими глазками, согласился Батраченко.
На скуластеньком конопатом лице его при этом продолжала удерживаться улыбка и светилась почти детская радость, что и он может совершать героические поступки, хотя и никогда до этого не подозревал в себе ничего героического и ощущал настоящий страх перед пулями и снарядами. – Я уже и сам подумал дорогой, что боязнь не является основанием для плохого выполнения задания: ты бойся и страх знай, но дело помни…
…………………………………………………………………………….
Никакими контратаками немцам не удалось выбить нас из Котельвы. Но грубая ошибка штаба дивизии, не сумевшего скоординировать действия полков в самом начале боя и замедлившего этим темп штурма, висела над нами, как "первородный грех": мы вовлеклись в затяжные уличные бои и к исходу ночи очистили от немцев не более половины огромного села.
Наступило безоблачное утро, чему мы не очень радовались, так как к огню немецких минометов и артиллерии прибавилась еще авиация. В Котельве начался настоящий ад. Звенело битое стекло, осыпалась штукатурка, пульсировали и плясали на домах железные кровли, бушевали пожары. Все заволокло дымом и пылью. На зубах хрустел песок. Красно-серая пудра густой пыли лежала на наших лицах и на одежде. И стоило только кому пошевелиться или взмахнуть рукой при броске гранаты, как над нами вставало облако пыли, точно люди по куриному выкупались в ней.
…………………………………………………………………………….
К обеду появились перед нами части немецких танковых дивизий "Великая Германия", "Мертвая голова", 7-я и 2-я. Все это отпетые головорезы, связавшие свою судьбу с судьбами заправил фашистского государства. И это означало, что немцы всеми мерами решили держаться в Котельве и прикрыть путь на Полтаву.
Наступило 1-е сентября, а мы все еще бились с немцами в Котельве, с боем отвоевывая у них каждый дом или сарай, каждую воронку или канаву. Мы не шли, а ползли и грызли немецкую оборону.
Хвастливый 27-й полк неправильно проинформировал штадив о занятии им Котельвы в первую же ночь боя. А легковерный и не разобравшийся в обстановке штадив, в свою очередь, ложно проинформировал армию. В результате всего этого 29 августа Совинформбюро сообщило о занятии нашими войсками Котельвы, хотя в это время мы еще продолжали вести напряженные бои в центре села и находились в железной подкове немецких войск, рассчитывающих окружить нашу дивизию (Исторической правды ради, надо отметить, что к центру Котельвы 27-й полк 8-й гвардейской Воздушно-десантной дивизии пришел на целых четыре часа позже 22-го полка и никак уже не мог к этому времени занять Котельву. Просто командование 27-го полка стало жертвой собственного честолюбия и пренебрежения к изучению обстановки: они слышали гром боя впереди себя и полагали, что 22-й полк уже очистил Котельву и стоило теперь только поспешить с донесением и присвоить себе его славу. Но грести жар чужими руками, выходит, не следует).
…………………………………………………………………………….
Третьего сентября немцы начали применять в Котельве свой реактивный минобросательный аппарат, издающий при стрельбе противный звук, похожий на крик обиженного ишака. Солдаты немедленно прозвали этот аппарат, бросавший огненные шары, "скрипачом". Но захваченный нами пленный ефрейтор утверждал, что в немецкой армии этот аппарат известен под названием "Небельвельфор" и на него возлагаются большие надежды сейчас, а особенно – если потребуется применить газовые атаки. Что же касается скрипучего звука, то его издавал не сам аппарат, а снаряд, из задней части которого сквозь узкие щели вырывались газы и "пели" при этом. Снаряд летел по принципу ракеты и казался в воздухе раскаленным до красна шаром, так как из хвостовой части его вырывались струи пламени, комбинируясь в виде сферы.
Ободренные появлением у них технической новинки и усиленные танковыми частями, немцы начали применять угрозы. Их самолет разбросал листовки, предлагавшие нам сложить оружие, иначе нас раздавят танки. На обороте листовки была даже напечатана схема нашего положения: окруженные немецкими войсками, мы могли выйти из Котельвы лишь по узкому коридору в северной части села. Работали также и немецкие лазутчики, заранее ими подготовленные и замаскированные под советских граждан. Наши автоматчики, например, поймали в саду и привели в штаб женщину, которая кричала нашим солдатам: "Деточки, уходите, пока еще есть маленькая дорога на север, иначе всем придется здесь умереть. Котельва – это село роковой судьбы. Дальше его не суждено продвинуться Красной Армии. Красноармейцы уже были здесь еще 12 августа, но все погибли…" (Женщина имела ввиду факт занятия Котельвы 12 августа войсками генерала Трофименко и танкистами генерала Кравченко, которым пришлось потом оставить село под нажимом превосходящих немецких сил).
…………………………………………………………………………….
При проверке, женщина оказалась самой обыкновенной немецкой шпионкой "психологичкой". В ее задачу входило не только давать немцам сведения о расположении наших войск, но и психологически готовить наше поражение, распуская ложные слухи и организуя панические настроения среди красноармейцев.
Ничего не помогло. Мы не собирались отходить, хотя и знали о своем положении (мы чувствовали на себе почти круговой немецкий огонь, а ночью видели, как со всех сторон полыхали огни немецких ракет). Мы наступали. К утру 4-го сентября наши батальоны пробились на южную окраину Котельвы. Здесь был получен приказ сдать свой участок 16 полку 5-й дивизии, а самим подготовиться к выходу из Котельвы и совершению маневра.
Перед вечером, под грохот артиллерии, выстроившейся по обеим сторонам "коридора", мы вышли из котельвийской "подковы" и направились к Бельску. Нам предстояло наступать в другом направлении.
Форсировав Ворсклу и заняв древний Бельский вал, к утру следующего дня мы вышли к деревне с поэтическим названием "Глинская". Деревня выглядела мертвой. По мертвому и стояли запыленные сады. Зрелые сливы висели густыми голубыми и красными, желтыми и бурыми, коричневыми и бордовыми подвесками среди черной от пыли и копоти листвы. Желтели груши, краснобокими мячами раскатывались по траве яблоки, сбиваемые пулями и осколками. Никто не собирал этих плодов, никто не ел их.
Завязались встречные бои.
Немцы контратаковали нас из района деревни Книжняковки.
Медленно и осторожно, ломая подсолнухи и приминая кукурузу, ползли на нас немецкие "Тигры" и бронемашины. В воздухе непрерывно висели самолеты, блуждал "костыль". То и дело пикировали на наши боевые порядки немецкие бомбардировщики.
……………………………………………………………………………
На несколько часов пехота как бы вышла из игры: наши орудия вступили в единоборство с немецкими танками. Подошли и встали на огневые позиции целые дивизионы танкоистребительной артиллерии. На десятках машин прибыли скорострельные зенитные орудия. Их захлебывающийся громкий лай слышался отовсюду. Грохоты и шумы мяли воздух, глушили наши уши. Казалось, что мы уже никогда больше не услышим тишины. А по полю, покуда видел глаз, дымили костры горевших танков и самолетов, автомашин и бронетранспортеров.
Со свистом носились над полем немецкие "мессеры", с грохочущим ревом носилась наша крылатая артиллерия: "Ильюшины-2" охотились за немецкими танками. И так весь день, до самого вечера. Потом небо очистилось от самолетов, ушли куда-то танки и пехота ринулась в атаку на Книжняковку.
Немецкие танки били теперь из орудий с больших дистанций, из-за укрытий. Напуганные огнем советских батарей, они вели себя, как побитый забияка, который, нет-нет и бросит из-за угла камень в своего более сильного противника.
Вдруг раздался басистый, раскатистый взрыв. Упругая воздушная волна покатилась по полям, зашелестели листья подсолнухов и кукурузы, прилегла трава. Высоко в небо, вместе со столбом пламени и дыма, взлетел и медленно расползался там и разламывался на части бревенчатый амбар, рядом с которым кувыркалось в воздухе колесо с торчащей из него осью повозочного передка. Клочья соломы, снопы и доски – все это горело в воздухе и с шумом падало на землю. Потом грохнул второй взрыв, менее гулкий, и перед нами предстало грандиозное невиданное зрелище: радужное пламя и радужные дымы, охватившие площадь не менее гектара, вздыбились к небу изумительной сияющей колонной, упершейся своим кудрявым многокрасочным капителем в порозовевшие облака.
– Немцы уходят! – громоподобным басом закричал откуда-то появившийся в боевых порядках заместитель командира дивизии полковник Скориков. Высокий и широкоплечий, освещенный удивительным светом странной вечерней радуги, он размахивал своей высокой фуражкой и бегал среди солдат. – Видите, немцы уже взорвали и артиллерийский и химический склады. Горят сотни тысяч шашек цветных дымов. Впере-е-ед, не дадим немцу уходить… Впере-е-д!
Сотни людей поднялись с земли, выпрыгнули из окопов и воронок. Черными густыми волнами покатились они вперед. И, будто пенистые гребни, играли над этими волнами всплески радужного света, озарявшего каски, стволы вскинутых на плечи бронебоек, шелк полковых знамен и штыки винтовок в зовущем жесте поднятых над головами солдат.
– Не отстава-а-а-ай! – кричал кто-то. – Не отстава-а-а-ай! – звучало в жесте поднятых над головой солдат винтовок и в жесте солдатских лиц, слегка повернутых над левым плечом, чтобы видеть, нет-ли отстающих.
Отстающих не было.
Минута, другая. В лицо нам били уже жаркие волны дыма пожаров, шум и треск горевших построек стоял в ушах, от едкой гари першило в горле и нестерпимо хотелось пить и пить. Сквозь дым и огонь мы видели книжняковские колодцы, но… Снова дрогнула земля, колыхнулся воздух. Заскрежетало и завыло вокруг, заплескались ослепительные молнии взрывов, зазвенели над нами осколки мин и снарядов: немцы начали свой огневой налет.
Упав в канаву, я ощутил под собою что-то мягкое и толстое, живое. Оно сердито отпихнуло меня в сторону и тут я узнал лежавшего в канаве человека. Это был полковник Скориков. По круглому лицу его текло кровь.
– Ранило? – спросил я.
– Чепуха! – ответил он. – Пустая царапина!
Потом он подвинулся ко мне и зашептал на ухо, будто боялся постороннего подслушивания. – Вот что, адъютант старший. Как только возьмем Книжняковку, так немедленно разверните свой батальон на Морозовку. Нашей дивизии поручено наступать на Опошню, а Морозовка – это дверь к Опошне. Понятно? Вот так и передайте мой приказ командиру батальона Пацкову. А командиру полка Чукову я сам об этом скажу. Буду у него минут через двадцать или раньше, как вот эта музыка кончится, – показал он рукой на пляшущие вокруг нас и по всей Книжняковке огненные смерчи взрывов снарядов и мин.
…………………………………………………………………………….
По лесам и садам пробились мы к Морозовке и приготовились к штурму. Здесь, на морозовских буграх и на огородах застала нас немного запоздалая и все же радостная весть: 8 сентября 1943 года капитулировала Италия, а войска Красной Армии к 9 сентября освободили от немцев весь Донбасс, за исключением Мариуполя.
…………………………………………………………………………….
Взяв штурмом Морозовку, мы 11 сентября вырвались к Опошне. Это крупный районный центр Украины. В селе до двух тысяч домов. На четыре километра растянулось оно с севера на юг и почти на столько же – с запада на восток.
Предстояли тяжелые бои в этом укрепленным немцами селе. Многочисленные улицы, непрерывные сады, обнесенные колючей изгородью, широко разветвленные траншеи, приспособленные к обороне подвалы и каменные дома, зарытые в землю танки и снайперские засады на деревьях и чердаках, минные поля и фугасы – все это противопоставили немцы нашему наступлению. И все же мы ворвались в Опошню.
В саду, невдалеке от завода, разместили мы свой КП. Над нами гнулись яблоневые ветви, отягощенные крупными шарами вызревших яблок. В саду стояли немецкие машины с разбитыми радиаторами и с развороченными моторами. Кузовы машин были наполнены только что снятыми с ветвей яблоками и грушами. Немцы не успели отправить их в Германию. Немецкие солдаты с разбитыми головами и с запекшейся кровью на френчах и гимнастерках валялись рядом с машинами. Поблескивали в траве рассыпанные патроны и брошенные гранаты. Из окопов торчали немецкие "ЭМГЕ". Возле них, приткнувшись лбами к земляным стенкам или раскинув руки на бруствере, сидели и лежали мертвые пулеметчики. Через этот сад прокатились наши батальоны.
Немцы били по саду из минометов и пушек. С утра витали над нами злые косокрылые гении – немецкие самолеты, бомбя и обстреливая нас из пулеметов. Но все плотнее и плотнее становились наши боевые порядки: подходили танки, шли люди, подвозились орудия. Мы готовились к решительному штурму Опошни.
К вечеру испортилась погода, заморосил дождик.
К нам на КП, сопровождаемый своим неизменным спутником – козлобороденьким и широколобым лейтенантом Плешаковым, пробрался командир полка майор Чуков. Весь мокрый и грязный, с поцарапанным до крови лицом и завязанной в бинты рукой, он прилег рядом со мною и, осиливая гул взрывов и пальбы, прокричал над ухом:
– Немедленно передайте лейтенанту Солонцову свои обязанности начальника штаба 2-го батальона и через два часа вступите в должность первого помощника начальника штаба полка вместо майора Арбаджиева.
…………………………………………………………………………….
В эту же ночь прорвались мы в центр Опошни, и вышли на широкий Полтавский тракт, по обеим сторонам которого тянулись густые опошненские сады и саманные бело-стенные хаты с палисадниками, огороды с темно-рыжими хворостяными плетнями и проволочными заборами.
Август-сентябрь, 1943 год. Воронежский фронт
Евгений Белых для Кавикома
Наверх