Истории из своего военного детства мой отец частенько вспоминает и рассказывает нам, своим сыновьям. Недавние события, связанные с прибытием беженцев из Украины в наши края, как бы освежили в памяти те далекие годы.
Отдельные истории из своего военного детства мой отец частенько вспоминает и рассказывает нам, своим сыновьям. Недавние события, связанные с прибытием беженцев из Украины в наши края, как бы освежили в памяти те далекие годы, и мы попробовали немного объединить его военные детские воспоминания в небольшой рассказ. Что-то написал отец, что-то я записывал с его слов, получилось такое повествование. Весь рассказ идет от первого лица. Это его первая часть.
Я Николай Алексеевич, родился в 1930 году 4 января в селе Потудань, Шаталовского района, Воронежской области в семье зажиточных крестьян, но как говорится видно родился не в то время.
В Советском союзе началась коллективизация сельского хозяйства и мои родители попали в список социально чуждых элементов. Раз социально чужды, значит подлежат раскулачиванию. С каждым днем объем обязательных поставок в колхоз все увеличивался, в конечном итоге мы лишились всего. В колхоз забрали все - дом, скот, запасы продовольствия, ветряную мельницу на два става и много другого имущества. Последним забирали дом, а меня годовалого малыша председатель колхоза через выбитое ногой окно выбросил в сугроб. Мама меня схватила, укутала в какие-то тряпки и через замерзшее болото побежала к своим родителям, жившим в километре от нашего дома.
После этого ничего не оставалось делать, как бежать из родных мест. Дорога для раскулаченных была одна – Соловки. Мир был не без добрых людей, получив справки, сначала отец, а потом и я с мамой оказались в городе Макеевка Сталинской области, сейчас Донецкой.
Себя помню лет с четырех. Жили мы в Макеевке в большом кирпичном бараке. Это было длинное одноэтажное здание с огромными окнами и печным отоплением. Печи использовались и для приготовления пищи. Поэтому в бараке всегда что-то жарилось или варилось. Барак считался семейным (были еще и холостяцкие). Сколько семей жило в этом бараке не помню, но нас пацанов было человек 20-25. Каждая семья имела свой уголок, вернее не уголок, а пространство, отделенное от соседней семьи матерчатой ширмой. Внутри пространства стояли кровать и тумбочка, составлявшие весь внутренний интерьер.
Отец работал на Макеевском металлургическом заводе имени Кирова. За все время ему пришлось поработать во многих цехах, и горячих и холодных. Ударный труд отца не остался незамеченным, в 1937 году завод выделил ему отдельную двухкомнатную квартиру, после чего у нас началась новая жизнь. Я пошел в школу, появились новые заботы, новые увлечения. Хотя мы где-то и числились социально-чуждыми элементами, но здесь это почти не проявлялось.
В номом месте жительства появились новые знакомые, новые друзья. Я очень хорошо помню своего первого учителя. Это был большой души человек, замечательный педагог Тверитин Дмитрий Васильевич. Он учил нас до 4 класса. А вот в пятый класс мне пойти не пришлось. Наступил 1941 год, с этой страшной датой – 22 июня. Началась Великая Отечественная война. Самое ужасное время моей жизни.
Это было страшно видеть и слышать - крики, рыдания матерей, жен и сестер, провожавших своих родных мужчин на войну. Эти крики и рыдания по несколько раз за сутки заглушались воем заводских сирен, предупреждающих о приближении вражеской авиации. С первых дней войны завод, на котором работал отец, перешел на выпуск военной продукции. Но уже в августе, с приближением линии фронта, завод начали демонтировать и эшелонами отправлять в тыл.
Отец имел отсрочку от мобилизации (бронь) и практически круглые сутки находился на заводе. Домой он приходил на 2-3 часа, немного отдохнуть, сменить белье и снова уходил на работу. На меня легли многие хозяйственные заботы: магазин, вода, топливо для плиты и многое другое. Мама болела и мне приходилось помогать ей во всем.
В октябре 1941 года фронт почти вплотную подошел к Макеевке. Отчетливо слышна была канонада приближающихся боев. Бои шли в районе Донецка, Ясиноватой и Авдеевки. Макеевка оставалась как бы в стороне от линии фронта, но постоянные бомбежки превращали город в руины. К взрывам бомб в городе, добавлялись взрывы на заводе, это подрывали не эвакуированное оборудование. На несколько дней наступила тишина, городок остался за линией фронта.
И вот однажды утром я впервые увидел в городе солдат в касках и шинелях мышиного цвета, это были фашисты. Так с октября 1941 года вся моя семья оказалась в немецкой оккупации. И с этого момента у нас у детей войны началась борьба, борьба за выживание в страшной мясорубке человеческих судеб. Как я уже упомянул, город был разрушен почти до основания. Не было ни света, не воды. Продукты питания брать негде. То, что оставалась из запасов, приходилось тщательно прятать и очень экономно расходовать.
Население города стало стремительно уменьшаться. Колонны беженцев покидали город. Нам идти было некуда. Вернее, идти было куда, но пересечь линию фронта не представлялось возможным, это была верная смерть. Нужно было приспосабливаться. Купить продукты питания кроме рынка было негде. Купить, это громко сказано, можно было обменять на ювелирные украшения, изделия из драгметаллов. Ни того, ни другого у нас отродясь не было, поэтому уже в декабре мы с отцом взяли некоторые вещи из одежды и посуды и пошли по селам менять на продукты. Первый наш поход оказался удачным. На санках мы привезли 4 ведра пшеницы и двух петухов. Зерно толкли в железных ступах, отсеивали, снова толкли, постепенно превращая в муку и крупу.
Очень ходовым и ценным товаром для сельских жителей были игральные карты. В разрушенном доме культуры я нашел много одинаковых открыток, одна сторона которых была чистой, а вторая напоминала рубашку игральных карт. Из ластиков вырезал штампы мастей, все остальное рисовал цветными карандашами. Одну колоду можно было обменять на ведро пшеницы. Еще одним ходовым товаром для обмена была так называемая «эрзац-махорка». Из собранных окурков извлекались остатки табака, перемешивались, сушились и опять же менялись на продукты питания. Сбор «бычков» был опасным занятием. Мало того, что конкуренция на этом поприще была огромной, и приходилось отстаивать свои территории, так немцы, а особенно полицаи часто издевались над нами. Специально бросали окурок рядом со своей ногой и ждали, когда кто-то его попытается схватить, в этот момент наступали нагой на детскую руку. Неоднократно кожа с моих пальцев оказывалась содранной заклепками сапог, но чувство голода было сильнее и все повторялось. Бороться с другой проблемой – холодом было сложнее. Уголь закончился, а дрова в городе найти трудно. Но надо было жить. Чтобы не замерзнуть топить приходилось почти круглые сутки. Добыча дров полностью была на моих плечах. Дрова искали везде, в развалинах, брошенных домах и квартирах. Занятие это было опасное. Нас ловили немецкие патрули и полицаи. Последние особо усердствовали, стараясь выслужиться перед новыми хозяевами. Нам везло, почти всегда удавалось убежать, выпрыгивая из окон и прячась в развалинах. Только один раз нас схватили полицаи. Двое суток, проведенных в подвале комендатуры, запомнились на всю жизнь. После этого приходилось применять повышенные меры предосторожности.
Зима закончилась. Нам голодным, замерзавшим, измученным удалось ее пережить. Если дрова уже почти не требовались, то потребность в продуктах была огромной. А вот менять на них было уже нечего. Сельские жители из милости нас иногда подкармливали. Если сказать просто, то мы побирались по близлежащим селам. Но к этому времени продовольственные запасы селян тоже сильно сократились. Что-либо ждать не было смысла, следующую зиму мы бы не пережили, поэтому наша семья и еще две семьи земляков погрузили нехитрый скарб в тачки и в день моего небесного покровителя Николая Угодника отправились в долгий путь домой. Это было 22 мая 1942 года. Уже позднее я узнал, что 22 мая престольный праздник в моей родной Потудани.
Идти было решено подальше от больших дорог и крупных городов, пользоваться проселочными грунтовыми дорогами, продвигаясь в сторону Харькова. В первые дни мы влились в общий поток беженцев. Это было жуткое зрелище. Вдоль дороги двигалась масса сгорбленных, с трудом переставляющих ноги, человеческих тел, тащивших тачки с нехитрым скарбом, детские коляски. Почти у каждого за спиной висели котомки, отчего все казались еще более сгорбленными. Большинство составляли женщины, дети и старики.
Вся эта колонна постоянно стопорилась, так как отдыхать останавливались, когда кому вздумается, либо у кого-то что-то происходило. Чтобы ускорить свое продвижение, три наши семьи и еще один «экипаж» из наших краев в районе Константиновки свернули с главной дороги и пошли по сельским проселкам. В этом было два резона, спокойнее идти и проще добывать продукты в селах. Все съестное взятое в дорогу закончилось. Я до сих пор не могу понять, по какому навигатору или карте вел нас мой отец, имевший всего 4 класса церковно-приходской школы, но выводил всегда к намеченной цели, какому-нибудь поселению, где можно было отдохнуть и раздобыть пропитание.
Месяц июнь одаривал нас не только теплом, но и питанием. В пищу шла съедобная зелень, различные корни. Попадались неубранные с прошлого года поля, где можно было найти еще не совсем сгнившие корнеплоды. Да и проходя в день через несколько населенных пунктов немного пополняли свой продовольственный запас. Жители проявляли свое милосердие к беженцам, хотя и сами жили под гнетом оккупации и излишков не имели.
Следы боев на нашем пути встречались очень часто. Разрушенные окопы, траншеи, противотанковые рвы, разбитые и сгоревшие машины, танки. А главное повсюду свеженасыпанные холмики земли, без каких-либо обозначений. Возле сел встречались братские могилы, они были обозначены столбиком с прибитой фанерой, на которой были написаны имена и фамилии.
Чувствовалось, что где-то недалеко идут бои, ночью на востоке были видны сполохи, освещавшие небо. По большим дорогам, к которым мы иногда подходили, двигались колоны немецких войск. В небе почти постоянно слышен гул самолетов. Иногда наблюдали воздушные схватки. Приближалась линия фронта, вернее мы приближались к ней. Я даже представить не мог, что то, что удалось пережить это мелочи, по сравнению с тем, что еще предстоит увидеть и преодолеть.
Продолжение следует.
Странник, специально для Кавиком. Превью из Интернета.