Тем временем Генка быстро открыл замок на новой дубовой двери погреба и нырнул в подземелье. Литруха была надёжно спрятана от бабских любопытных глаз под толстым слоем картошки в закроме.
Генка интенсивно приступил к раскопкам, но в это время, по закону всемирного ехидства, через открытую дверь погреба донёсся ласковый голос вездесущей жены: «Ха! Во заразюка! Вот судак! Скоко раз говорила, что погреб нужно закрывать! Помёрзнет всё! Нет же, не доходит до мозгов! Ну, погодь! Появишься – кастрирую!»
Перспектива быть кастрированным Генку совсем не устраивала. Бросив раскопки, укрылся за бочкой с капустой и притих. Митрофановна, подойдя к двери погреба, крикнула в подземелье: «Есть хто тута? Выходь, бо дверь замкну! Шо, никого нема? Тады закрываю». Генка хотел откликнуться на женский призыв, но зная, что жена для него ничего не жалеет, действуя по принципу: что в руках, то у мужа в зубах, решил не внимать страстному гласу. Пусть вопиёт, как в пустыне.
Митрофановна на сей раз оказалась малословной. Захлопнула добротную дверь в погреб и повесила амбарный замок. Генка выбрался из-за бочки, подбежал к двери и выглянул в вентиляционную дырочку. Размера дырочки хватало для обзирания всего двора.
Было видно, что Митрофановна, облачённая в новую телогрейку, с объёмистой сумкой в руках направлялась к калитке. У Генки отлегло от сердца. Теперь можно без опасения продолжить раскопку бутылки с самогоном, ведь жена потопала в гости к своей сестре в соседнее село и вернётся дня через два-три.
Бутылка нашлась удивительно быстро. Спрятав находку за пазуху, ринулся к выходу и, дёрнув закрытую дверь, осознал весь драматизм ситуации. Припадая губами к просверленным дырочкам в двери, начал взывать, но окружающий мир был безмолвным, лишь изредка вдали лениво побрёхивал тихашин Полкан. Во житуха приступила!
Но паниковать рано. Генка начал ощупываться. В карманах нашёлся коробок с четырьмя спичками, перочинный нож с обломанным на треть лезвием, половину пачки примы, да бутылка. В погребе темно, а запаса спичек до возвращения Митрофановны явно не хватит. Что делать?
Вспомнил, что в погребе должна быть заправленная керосиновая лампа, которой они пользовались каждый раз при посещении погреба. Вот и все наличные запасы.
Послышался приглушённый гул проехавшего автомобиля. Затворнику стало ясно, что мимо прошёл санитарный обоз в составе председательского УАЗика, увозивший пострадавших «судаков» в соседний город для устранения членовредительства.
В целях экономии спичек начал Генка ощупывать содержимое погреба, ведь лампа эта должна где-то стоять? Сколько длилась эта процедура, в темноте определить трудно, но лампа нашлась. Зажёг, огляделся. Ничего, жить можно. Запасов вон сколько. Жаль, что в погребе холодновато.
Начал искать подходящий инструмент, которым можно дверь взломать, ведь обломком перочинного ножа с ней не справиться. Поиски окончились без нужных результатов. Удалось найти только старый дуРшлаг, которым из бочек доставали помидоры и огурцы. Что им делать в этой ситуации?
Так, взирая на этот дУршлаг, Гена пытался проанализировать ситуацию, в которой он оказался. И так: обломком перочинного ножа новую дубовую дверь (и на хрена он старую поменял, спрашивается? Она, ведь была совсем гнилая настолько, что даже гвозди, державшие кольцо для замка почти сгнили) не расколупать.
Решение пришло неожиданно. Стены подвала – кирпичные. Еще отец выкладывал, а вот накат из сосновых досок он сделал двухскатный. А доски-то гнилые!!!! Значит, можно пару досок выдрать с помощью дуршлага, да проделать дырку в слое земли, которая была насыпана поверх деревянного наката в качестве утеплителя. Только придется «усовершенствовать» спасительный дуршлаг, отломав от него ковшик. Так и сделал. Отломал, зато теперь у него в руках осталась ручка-копалка, длиной около полуметра.
Отхлебнув чуть-чуть из бутылки, грамм 250 бодрящего напитка (еще бы, ведь крепость этого напитка была больше, чем 60 градусов), помолившись, как принято на Руси перед началом важного дела, помянув многократно Божью мать, гена принялся за дело.
Доски поддались легко. Отодрав пару штук (они освободили доступ к насыпной земле ширее, чем 50см. Пожалуйста, копай-не хочу). Гена перевоплотился в крота и начал рыть землю.
Земля подавалась очень легко, настолько, что через пару минут у Гены на лбу появилась испарина, но впереди был путь к освобождению. Так он быстро, не прошло и более двух часов, докопался до слоя вечной мерзлоты. Только тогда Гена вспомнил, что на улице предзимье. Это такая у природы есть пауза, когда снега еще нет, а мороз, особенно по ночам жахает так, что «мама не горюй». Вот люди голову и ломают, как вечером одеваться? В шапке ходить, так люди засмеют, а в кепке как-то зябко. С телогрейкой дело иное. Она демисезонная, можно в ней ходить и зимой, и летом. Народ поймет. Мода такая. Теперь, что на ноги накинуть? Валенки? Опять же, народ не поймет, а в резиновых сапогах – уши мерзнут.
К 5:12 Гена увидел в образовавшийся прокоп предрассветный полумрак, от чего у него сердце забилось, как петух перед забоем. Он решил, что такое событие можно и даже нужно отметить. Допил из бутылки остатки бодрящего напитка, а бутылку прикопал в бурт картошки. Чтобы жена не нашла. Осмотревшись при свете керосиновой лампы, Гена начал подбирать, на что бы стать, чтобы можно было попробовать вылезти? Взгляд упал на табуретку, которую жена использует, когда сидя на ней, обрывает ростки у картошки. Табуретка, хоть и гниловатая (давно Митрофановна просила выкинуть и сделать новую), ну и хрен с ней, как говорится, на безрыбье и рак – поросенок, иного выбора нет.
Приставив табурет, Гена попытался выбраться в раскоп. Узковато. Пролазила только голова. Пришлось копать вечную мерзлоту дальше. Мерзлота упорствовала. Гена с ожесточением с ней боролся. Со второй попытки тоже ничего не получилось. Колупать нужно еще. Третья тоже была неудачной. При четвертой у Гены появилась уверенность, что она будет успешной, но….
При пятой, немного уширив лаз, он мог протиснуть часть тела, почти по пояс, но подломилась табуретка и он завис. Не стало точки опоры. Вот же ситуация? Ноги висят, а руки и голова, словно спутаны. Попробовал влезть обратно в погреб, телогрейка не пускает, «задралась». В таком подвисшем положении Гена оказался впервые в своей жизни.
Всякое случалась по пьяни, но такого….
В оказавшейся в таком положении, Гена мог только взывать о помощи. На многочисленные взывания откликнулся только соседский Полкан. Вот кликуху- то дед Тихаша дал обычному кабелю, «дворянской» породы….
Полкан словно почувствовал, что о нем думает взывавший, подошел к лицу Гены, обнюхал тщательно, но почувствовал запах бодрящего напитка, поднял лапу и совершил «орошение».
Отошел, постоял, подумал, вернулся, снова повторил процедуру орошения. Гена еще с первого раза почувствовал вкус жидкости для орошения. Ну а что же остается делать, Полкан-то на крики; «Кыш-кыш….мать твою перемать» повторяемые многократно, не реагировал. Видимо посчитал, что это не к нему относится.
Так продолжалось до рассвета. Наконец-то, на взовы и маты пришла жена Тихаши. Постояла, поохала, потом сказала, что сейчас разбудит Петрушку (так она называла своего деда, ведь его, действительно звали Петром). Гена вдогонку ей крикнул, мол, пусть дед захватит лом, чтобы мерзлую землю было чем долбить.
Дед прибежал с ломом в походной одежде: панамка с надписью «Артек», в валенках и в подштанниках, и с разбегу начал долбить слой вечной мерзлоты. Порой отлетавшие комья мерзлой земли отлетали в лицо Гены и тогда из его уст изрекалось «Мать перемать..»
Поскольку комьев было много, то это выражение звучало постоянно…. До полного освобождения пленника.
После этого дед запросил обещанную Геной пивлиту, но Гена был пуст.
Алпей
Специально для Кавиком
Наверх