KaviCom.ru интернет-портал Старого Оскола

ДОРЕФОРМЕННЫЙ И ПОРЕФОРМЕННЫЙ КРАЙ

 

Владимир Ильич Ленин писал, что “торговый капитал порабощает себе массу производителей и организует капиталистическую мануфактуру, капиталистическую домашнюю систему крупного производства… расширение рынка, усиление конкуренции приводит к повышению техники… торговый капитал становится индустриальным и организует крупное машинное производство” (т. 1, изд. 4, стр. 202).

Это ленинское положение не только верно вообще, но и может быть проиллюстрировано на конкретном материале истории города Старого Оскола и Оскольского края. Здесь, наряду с крепостным хозяйством (к 40-м годам XIX века в уезде насчитывалось до 80 дворянских имений с более чем 40 тысячами крепостных крестьян в них), пышно расцветал торговый капитал. По данным географического словаря А. Щекатова, изданного в 1807 году, в Старом Осколе в 1782 году было 117 торгующих домов, а в 1801 году число их возросло до 315. Официальное же (регистрированное властями) число ремесленников за этот период возросло с 52 до 110.

Следует иметь ввиду, что старооскольские ремесленники-потомки военнослужилых людей — в ту пору большей частью сбывали свои изделия самолично через небольшие лавчонки или прямо с рук на местном базаре. И вот такие хозяйства ремесленников относились к категории “торгующих домов”.

Другие ремесленники сбывали свои изделия по договору с более крупными купцами через лавки и магазины последних. Такие ремесленники полностью зависели от даточных материалов и от заказа купцов. В Старом Осколе происходило, как во всей стране, то, что ремесленник “придя раз в соприкосновение с рынком, переходит со временем и к производству на рынок, т. е. делается товаропроизводителем” (В.И. Ленин, Развитие капитализма в России, ОГИЗ, 1947 г., стр. 282).

Возникает вопрос, за счёт кого возрастала торгово-ремесленная прослойка в Старом Осколе? Для ответа на этот вопрос надо иметь в виду следующее. Во-первых, “переход от крепостнического, феодального способа производства к капиталистическому в России порождал… такое положение…, при котором крестьянин, не будучи в состоянии прокармливать себя и нести повинности в пользу помещика, вынужден был прибегать к “сторонним заработкам”, носившим сначала, в доброе старое время, форму либо самостоятельного промыслового труда (например, извоз), либо несамостоятельного, но оплачиваемого сравнительно сносно вследствие слабого развития промыслов. Это обстоятельство обеспечивало некоторое… благосостояние крестьянства, благосостояние крепостного люда, мирно прозябавшего под сенью ста тысяч благородных полицмейстеров и нарождающихся собирателей земли русской, — буржуа” (В.И. Ленин, т. 1, стр. 224).

Некоторые из этих крестьян-отходников, заимев свободную копейку, начали заводить своё какое-нибудь доходное дело по производственной или торговой части, постепенно “выбиваясь в люди” и начиная эксплуатировать своих же односельчан, а при случае и определяясь в город по торговой или ремесленной части. В Старом Осколе появились из числа бывших крепостных крестьян купцы и промышленники — Грачев, Поволяев, Лихушин, Мешков, Дягилев и др.

Таким образом, торговая прослойка в городе увеличивалась за счёт “удачников” — выходцев из деревни, из числа тех крепостных или государственных крестьян, которые разбогатели на эксплуатации своих односельчан, сами имели своих крепостных и были в состоянии откупиться от властей и уплатить выкуп за себя “барину” в сумме нескольких тысяч рублей. Это наглядно подтверждало собой, что шёл процесс разложения крепостничества и зарождения капитализма в Оскольском крае, как и во всей России.

Во-вторых, торгово-ремесленная прослойка в Старом Осколе возрастала за счёт притока сюда торгово-ремесленного люда из других крупных городов страны, в том числе и из Москвы и подмосковных районов. Например, Симоновы, Собакины, Хвостовы и другие торгово-промышленные воротилы прибыли в Старый Оскол из Москвы. И это вполне закономерно, что рядом с ростом ремесла и торговли за счёт местного предпринимательства имел место, начавшийся ещё в XVII веке процесс “переселения мелких (да и крупных! Н.Б) промышленников и ремесленников из центральных, давно заселённых и в экономическом отношении наиболее развитых губерний на окраины, где “мастеровых людей ещё мало, заработки высоки, а жизнь дешева” (В.И. Ленин, т. III, изд. 4, стр. 292).

Интерес торгово-предпринимательского люда к Старому Осколу в XVIII-XIX веках объяснялся благоприятным хозяйственно-географическим положением Старого Оскола. Город лежал в узле удобных торговых путей: здесь скрещивались дороги с Украины на Ливны и Москву, проходил торговый путь Киев-Поволжье; через Старый Оскол шёл путь на Азов, к Таганрогу и морским путям за границу. Через Старый Оскол проходил также государственный шлях из Воронежа на Курск и Белгород.

Что эти обстоятельства играли роль в привлечении торгово-ремесленного и вообще предпринимательского люда в Оскольский край, влияли на характер и своеобразие его заселения, подтверждается фактом возникновения в ту пору ряда новых сёл. Например, на торговом пути Курск-Белгород и Воронеж-Курск возникло большое село Лукьяновка, а у Ливенского шляха — село Бараново. Эти сёла особого типа, их называли “извозчичьими сёлами”, так как почти поголовно всё население этих сёл занималось извозом: перебрасывало на своих подводах товары на близкие и дальние расстояния, рядясь с купцами или военным ведомством за цену и за “направление”. Дело в том, что извозчикам было выгоднее, если купец или подрядчик сам брался ехать на передней подводе обоза. В этом случае он отвечал за “направление” и за возможные блуждания в дороге, особенно зимою. Извозчики тогда не спешили поскорее прибыть в назначенное место, были заинтересованы в блуждании, поскольку с купца или подрядчика, взявшегося “за направление”, им причиталась дополнительная плата “за мордовку людей и лошадей понапрасну”. А “блудили” извозчики часто по своему хитроумию”, — как жаловались некоторые купцы,— “Возьмут в зимнюю пору, когда на ночлеге находятся, да и ночью повернут оглобли в обратную сторону. Спозарань не разберёшься, куда сани оглоблями глядят, запряжёшь и поедешь. Ан к восходу солнечному окажешься снова в том селе, откуда о полночь прошлую выехали. Плати тогда мужикам по три алтына, иначе заартачатся, что с направления их сбили”.

С начала XIX века торговый капитал всё более энергично завоёвывал в Старом Осколе позиции в производстве, подчиняя своей власти кустарей-ремесленников и создавая первые заводы. В 1800 году в городе возник салотопенный завод в районе современной бойни. Это был завод полукустарного типа. Имелось на нём 10-12 наёмных рабочих да “два дворовых человека по договору с хозяином на прессе работали. Плата оным на руки не выдавалась, а в бурмистровы записи шла”.

Вероятно, дворовые люди работали по договору заводчика с каким-то помещиком или его бурмистром, получавшим с завода плату “в свою запись”, а вернее, в свой карман.

В 1810 году возник воскобойный завод в черте города, на Воронежской (ныне Пролетарской) улице. В этом же году начали работать крупорушные и пивоваренные заводы. В 1813 году открылись кожевенные заводы, а в 1819 году — мыловаренные. Они были основаны на обширном пустыре у слияния рек Оскола и Оскольца.

На всех этих заводах работали и вольнонаёмные “мастера” из государственных крестьян или “городской голи”, и крепостные крестьяне, “выговоренные заводчиками у помещиков за продукт или деньги в серебре и ассигнациях”. Продукция заводов шла в казну, на армию, а также вывозилась в Курск, Орёл, в Москву, в Таганрог, а оттуда — за границу.

Рос в Старом Осколе местный рынок, связываясь густой сетью экономических нитей с рынком всей страны. В 1808 году старооскольские горожане ходатайствовали через своего голову купца Деева о переводе Казанской ярмарки (8 июля) из Экономической слободы Троицкой на торговую площадь города Старого Оскола. Купцы и другие горожане добивались своего: распоряжением Курского губернского управления Казанская ярмарка в 1809 году была переведена из Троицкой в город Старый Оскол. Здесь стало три ярмарки: Успенская, Пятовская и Казанская. Но и они оказались не в состоянии справиться с возросшими торговыми операциями. Тогда старооскольское купечество обратилось в правительствующий сенат с ходатайством об открытии ещё одной ярмарки в городе. Сенат удовлетворил ходатайство, и с 1813 года открылась 4-я ярмарка, названная Трёхсвятительской. (Работала в январе).

К 1835 году в Старом Осколе имелось 202 лавки, в том числе хлебных — 60, железных и ременных — 21, кожевенных — 8, красных — 11, суконных — 2, москательных — 11, шляпных-шапочных — 6, галантерейных — 1, посудных — 5, рыбных — 11, табачных — 24, передвижных лавок будочно-лоточного типа — 39, свечно-восковых — 3. (В ту пору духовенство ещё не монополизировало свечное производство и торговлю. Лишь при Александре III торговля и производство свеч полностью перешло в руки монастырей и церкви. Церковная коммерческая деятельность в дальнейшем настолько развивалась, что епархиальные власти отдавали по этому вопросы свои обязательные распоряжения. Приведу здесь одно из таких любопытных распоряжений епископа Курского и Белгородского Ювеналия. Оно опубликовано в “Курских епархиальных ведомостях” № 7 за 7-14 февраля 1898 года и обязывало благочинных и всё духовенство епархии “приобретать для своих церквей свечи только из Курского епархиального завода и ни под каким видом у других частных торговцев, а весь огарочный воск представлять на склад епархиального завода, а не частным лицам”. Короче: богу молитесь, а коммерцию соблюдайте!).

О полном годовом торговом обороте старооскольских ярмарок трудно сказать, так как учёту подвергался лишь привозной товар, свидетельства на право продажи которого регистрировались ярмарочными комитетами и городскими пошлинными агентами. И вот эта регистрированная доля ярмарочного оборота за сезон всех четырёх ярмарок выражалась в сумме 1 миллиона 400 сот тысяч рублей ассигнациями или около 450 тысяч рублей серебром. Отдельно по каждой ярмарке приводились следующие цифры торгового оборота в разных источниках (архивы городского магистрата и ратуши, упразднённых лишь в 1866 году, статистические данные пошлинных агентов и др. материалы): Трёхсвятительская ярмарка — 238.700 рублей ассигнациями; Пятовская ярмарка — 492.300 рублей ассигнациями; Успенская ярмарка — 359.000 рублей ассигнациями; Казанская ярмарка — 232.700 рублей ассигнациями.

На ярмарках было полным полно разных привозных и местных товаров. Преимущественными товарами были — хлеб, скот, сало, кожи, мясо, шерсть. Среди привозных товаров значились: ром, кизлярка, виноградные вина, суконные, шерстяные, льняные, пеньковые и шёлковые материи, меха и меховые вещи, посуда — стеклянная, фарфоровая, глиняная и деревянная, чай, сахар, табак, кофе и т. д. На ярмарке сбывали свою продукцию промысловые сёла края. Здесь было в продаже много сорокинских телег, незнамовских прях, казацкой посуды. Торг казацкой гончарной посудой выглядел примерно так, как это дано на нижеследующем фотоснимке одного из уголков Старооскольского рынка.

 

Фото 49.

Во время ярмарок площади были забиты дворянскими экипажами, так как сюда съезжалось дворянство уезда и соседних местностей.

Развивали на ярмарках большую коммерческую деятельность старооскольские заводчики, оптом закупая большие  партии сырья для своих заводов. По данным архивных документов города Старого Оскола за XIX век, здесь к концу 30-х и началу 40-х годов XIX века имелось более 40 разных заводов, валовая продукция которых за год оценивалась более чем в полтора миллиона рублей ассигнациями.

Торгово-промышленная деятельность города и его положение на узле боевых дорог и правительственных трактов отразилось и на его благоустройстве. Если в XVIII веке он состоял из деревянных изб о двух связях, крытых соломой и разбросанных в беспорядке, а на базаре громоздились плетневые лавчонки, то к 40-м годам XIX века в Старом Осколе было не менее 50 красивых каменных зданий с железной кровлей и более 600 деревянных домов с красивыми фасадами на прямолинейных улицах. На улицах были тротуары, тумбы, фонари.

Выше мы упомянули о сёлах Незнамово и Сорокино, доставлявших свои изделия на старооскольские ярмарки. Следует отметить, что эти и другие сёла края ещё с петровских времён развивались в качестве кустарно-промысловых сёл, население которых постепенно ослабляло свои связи с земледелием. Это значит, что в нашем крае уже в начале XVIII века углублялся процесс отделения промысла от земледелия, росло общественное разделение труда, на базе чего развивалось товарное хозяйство. Ведь В.И. Ленин указывал, что “Всякий шаг в развитии товарного хозяйства неизбежно приводит к тому, что крестьянство выделяет из себя всё новых и новых промышленников” (т. 3, изд. IV, стр. 291). Но, с другой стороны, основываясь на ленинском утверждении, что “товарное обращение предшествует товарному производству и составляет одно из условий (но не единственное) возникновения этого последнего” (т. III, стр. 485), мы вправе сказать, что большой рынок возник в Старом Осколе первоначально не на базе местного товарного производства, а по причине выгодного географического положения города, ставшего центром межобластной торговли. (Интересно, что уже в архивных документах середины XVIII века есть упоминания о пятидневных ярмарках в Старом Осколе в конце июля и в конце августа каждого года. Ярмарки посещались купцами не менее как десяти различных городов страны. (В рукописи священника В. Антонова “О путях к хлебу насущному” говорилось о посещении Старооскольских ярмарок поэтом А. Кольцовым. См. Выдержки в газ. “Путь Октября” 15 окт. 1948 г.)

Шумно было на ярмарках, людно. В XIX веке воронежские скототорговцы пригоняли в Старый Оскол большие гурты скота. Часто бывал на Старооскольских ярмарках сын воронежского скотопромышленника поэт Алексей Васильевич Кольцов. До наших дней сохранилась в народе память о Кольцове, любившем читать купцам и крестьянам свои стихи-песни или рассказывать о своей несчастной любви к крепостной девушке Дуняше, которую отец Кольцова продал тайком одному из донских помещиков.

В последний раз, проездом, Кольцов посетил Старооскольскую ярмарку летом 1848 года. Ярмарка была не шумная. Коренастый, сутуловатый поэт в длинной синей чуйке безмолвно прошёл в знакомый трактир. Он подсел к столу, отмахнулся от подбежавшего было к нему полового.

— Ничего мне неугодно! — сердито сказал он и закашлялся. Кашлял он долго, мучительно, с каким-то треском в груди и свистом в горле. А по осени 1842 года извозчики привезли из Воронежа весть: “Умер Кольцов от чахотки 29 октября, и на похоронах его людей было очень мало. А у нас бы его всем городом проводили и поплакали. Хороший был человек”.

Дореформенный Старый Оскол пережил в 1835 году высший хозяйственный подъём. Именно в этом году был в наших краях непомерный урожай, последовавший за двумя голодными годами. Через торговую систему города Старого Оскола зимой 1835 года было закуплено и отправлено в разные края 32 тысячи подвод с хлебом (100 тысяч четвертей зерна или около 900 тысяч пудов), да ещё весной следующего года отправлено около 450 тысяч пудов хлеба на волах. Хлеб этот пошёл преимущественно на Украину, северные и центральные районы которой пострадали от неурожая.

Нельзя, конечно, думать, что вся масса товарного хлеба попадала сначала на городские склады, а потом уже вывозилась в различные районы страны. Наоборот, в город попадала незначительная доля этого хлеба: агенты хлеботорговцев закупали хлеб в Старооскольском и в смежных уездах и оттуда же непосредственно вывозили его, по указанию своих старооскольских хозяев, к местам сбыта и потребления. Но торговые сделки заключались в Старом Осколе, почему и мы можем говорить о развитой торговой системе в Старом Осколе уже в 30-х годах XIX века.

Но если торговые сделки с крупными поставщиками хлеба, с помещиками, заключались в Старом Осколе, то крестьянский хлеб улавливался целой разветвлённой системой мелких скупщиков-капиталистиков, работавших от себя или от более крупных купцов. “Чем захолустнее деревня..., тем сильнее монополия местных торговцев и ростовщиков, тем сильнее подчинение им окрестных крестьян и тем более грубые формы принимает это подчинение. Число этих мелких пиявок громадно (по сравнению со скудным количеством продукта у крестьян), и для обозначения их существует богатый подбор местных названий. Вспомните всех этих прасолов, шибаев, щетинников, маяков, ивашей, булыней и т. д. и т. п. Преобладание натурального хозяйства, обусловливая редкость и дороговизну денег в деревне, ведёт к тому, что значение всех этих “кулаков” оказывается непомерно громадным по сравнению с размерами их капитала. Зависимость крестьян от владельцев денег приобретает неизбежно форму кабалы” (В.И. Ленин, т. III, изд. 4, стр. 333). И вот эти “хозяева местных рынков” заставляли попавших к ним в кабалу крестьян продавать хлеб даже в том случае, когда самим крестьянам приходилось голодать.

“В России, в которой одной только можно найти такую безысходную нищету масс, такую наглую эксплуатацию трудящегося,— которую сравнивали (и законно) с Англией по положению её бедноты, в которой голодание миллионов народа является постоянным явлением рядом, например, со всё возрастающим вывозом хлеба” (Ленин, т. 1, изд. 4, стр. 178-179),— в этой России XIX века жизнь Старооскольского края была яркой иллюстрацией к только что приведённой выше общей ленинской характеристике страны. В самом деле, через Старый Оскол, как мы показывали, вывозились большие массы хлеба в ту пору, когда его собственное трудовое население жило нищенским образом, бродило с сумой по стране или умирало от голода в своих деревнях, от самого внешнего вида которых веял дух нищеты и безысходной нужды.

В нашем распоряжении имеется фотоснимок одной из деревень нашего края, входившего тогда в Курскую губернию. Этот фотоснимок, заимствованный из книги “Россия”, т. II, помещаем ниже.

 

Фото 50.

Текст вверху: “Говор великоруссов Среднерусской чернозёмной области принадлежит к южно-великорусскому наречию. Лучший образец этой речи дан гр. Л.Н. Толстым в его “Власти Тьмы” и некоторых других произведениях. Прибавим, что это говор акающий или якающий (вада, сядло), что звук г произносится мягко, как в малорусском наречии…”.

Текст внизу: “Тип деревни Курской губ. (По фот. Х. М. Попова)”.

Перед нами соломенная деревня XIX века. На переднем плане — бедняцкая хата-развалюшка, половину которой сломали царские власти и продали за долги и недоимку. Местный кулак выстроил из брёвен разрушенной бедняцкой хаты амбар для своей ветряной мельницы (смотрите левую часть фотоснимка). Это на одном конце деревни. А вот на втором её конце мы видим целую группу ветряных мельниц, принадлежащих местным кулакам. Без них, т. е. без мельниц, никому в деревне не обойтись.

 

Фото 51.

Текст внизу: “Ветряные мельницы в Курской губ. (По фот. Х. М. Попова).

Кулаки использовали свои мельницы для обогащения, получая высокий гарнцевый сбор с завозчиков, а также для усиления своего влияния на окружающее население.

Конечно, кулаки действовали в тесном союзе с церковью и попами, жирея и обогащаясь на голоде и нищете крестьян.

Сотрудник Старооскольского краеведческого музея товарищ Каунов познакомил однажды автора данной работы с потрясающим документом под названием “О путях к хлебу насущному”. Это объёмистая тетрадь в буром кожаном переплёте. Автор текста тетради — Виктор Антонов. Он с 1898 по 1907 год был священником в Старооскольском уезде и в самом городе, много путешествовал по краю, “имел в прошлом сочувствие к народникам и склонность к исследованию сущности житейской”,— как признавался он во введении к тексту своего труда. Об Антонове Викторе известно, что он был организатором “Братских чтений в Старооскольском уезде” и что “…В селе Чуево чтения происходили в земской школе от 5 до 7 часов вечера. Вели их священник Виктор Антонов и учитель Василий Ручковский, предлагая слушателям… объяснения евангелия, молитв, символа веры и заповедей божьих, жития святых и рассказы из сборника Новгородского, рассказы исторического и бытового содержания” (См. “Курские епархиальные ведомости” № 1 за 1898 г., стр. 20). Так вот “просвещал” Антонов Виктор чуевских крестьян в период своей священнической деятельности. Потом, разочаровавшись в служении обеден, Антонов занялся кооперативной деятельностью. Сначала он организовал кулацкое кредитное товарищество, а потом молочную ферму в слободе Троицкой (Это было после третьеиюньского переворота, во времена столыпинской реакции). Одновременно он продолжал в своём исследовании выяснять “сколь много утратила дохода православная церковь в крае Оскольском от умирания христиан по причине голода”.

Свою работу Антонов закончил, но публиковать не решился. А в 1919 году он бежал из Старого Оскола с деникинскими войсками, поступив перед тем на службу в контрразведку белых. В Ялте он снова занялся организацией “Кооператива Пуришкевича”, пользуясь поддержкой англо-французских империалистов. Но в 1920 году, когда Красная Армия изгнала интервентов и белогвардейцев из Крыма, Антонов был расстрелян при попытке бежать с белыми за границу. Красный конник-староосколец, по фамилии Морозов, изъял из чемодана “кооператора” Антонова его труд “О путях к хлебу насущному” и, как было помечено на первой странице рукописи, передал в 1934 году тетрадь музею “для верности представления о прошлом”.

На странице 34-35 рукописи, обосновывая свой переход на “иной путь к хлебу насущному” (оставление церковной службы в пользу буржуазных кооперативов и деникинской контрразведки), Виктор Антонов писал, что “со страхом в сердце думал о возможности быть навсегда переведённым в какой-либо глухой сельский приход, поелику голосом был неисправен и к службе неприлежен. Ведь в глуши питие одно за отраду станет, а в нумере 21 “Курских епархиальных ведомостей” сообщалось об отчислении духовных лиц от занимаемой должности за нетрезвость и неисправность по службе”. В нужде жить не привык, потому и перешёл Антонов на пути более жирного существования.

Тут же, пользуясь для доказательства своей точки зрения соответствующей таблицей, Виктор Антонов доказывал, что “Церковь плохо ведёт своё хозяйство и убытки превеликие переживает от вымирания христиан от голода, а пастырей церковных может тем в деревне к нищенству и нетрезвости привести”.

Антонов доказывал, что его таблица сверена с записями 120 церквей Старооскольского, Новооскольского и Тимского уездов, а также составлена по рассказам “верных людей, зривших несчастье самолично”.

Это место из работы В. Антонова “О путях к хлебу насущному” было мною выписано. Оказывается, что с 1833 по 1907 год по старооскольскому краю умерли от голода 31255 христиан, в том числе

в 1833 году умерло 1780 человек,

в 1834 году умерло 2170 человек,

в 1835 году (урожайный год) умерло 800 человек,

в 1836 году умерло 1700 человек, в том числе “от божьей напасти” — от холеры — 800 человек. В день пожара 20 июня 1862 г. был в городе Салтыков-Щедрин, погорело 40 душ и 300 домов, а вину на сочинителя положили и в кару божий знак пожара посчитали…

В 1865-1866 годах умерло от голода и холеры 2100 человек, а в 1891 году “голодной смертью умерло” 2900 человек, “божие напастие” — холера задушила 3000 людей.

Далее Антонов произвёл по-поповски точный и циничный расчёт, что церковь в Поосколье с одного умершего от голода человека недополучает в год до 20 рублей дохода по всем статьям приношений, сборов, молебнов, обходов и т. д. Подчиняясь закону средних цифр, Антонов взял для своего окончательного вывода “об убытках церкви по причине умирания людей от голода” не всё количество лет, то есть 37, и далее уже действовал арифметически: 31255 человек он множил на 20 рублей, а полученную сумму умножил на 37 (лет) и получил цифру годового убытка церкви — 625.100 рублей, а за 37 лет — 23.128.700 рублей. Эта цифра о величине грабежа верующих попами, пожалуй, не преувеличена. И Антонов сокрушался не о том, что десятки тысяч людей умерли от голода, а о том, что “с мёртвых нельзя получать постоянный доход”. Он ругал церковь за бесхозяйственность и восклицал: “Да я бы, будь во главе всей церкви, ни рубля не упустил. Для этого стоило показать христианам иной путь к хлебу насущному: создать бы церковные кооперативы с большими продовольственными запасами, чтобы ссужать голодных некрепко, но и в живом теле держать, а за ту ссуду заставлять спасённых от голода работать, промыслы разные церкви надо заводить и туда на работы получивших ссуду ставить”.

Для нас Антонов Виктор интересен не его хозяйственными “прожектами”, а тем, что он невольно дал свидетельские показания против того проклятого прошлого, которому положила конец Октябрьская Социалистическая революция и которое не вернётся никогда. Но об этом прошлом мы должны знать, чтобы сильнее любить наше социалистическое настоящее и энергичнее строить Коммунизм, в полосу постепенного перехода к которому мы вступили.

После этого необходимого отступления, продолжим наш очерк об истории Старого Оскола.

Хлебной торговлей здесь заправляли в XIX веке купцы Дягилев и Симонов. Два эти купца совершали в год оборот по хлебу на сумму в 450 тысяч рублей ассигнациями. Они имели в городе по несколько домов. Большой дом купца Дягилева находился на Курской улице, где сейчас крупный магазин Книготорга и многоквартирный трёхэтажный жилой дом рабочих и инженеров Старооскольского мехзавода. Один из домов Симонова находился на месте средней школы № 2, разрушенной немцами (Комсомольская улица). Воротилы хлеботорговли в Старом Осколе — Симонов и Дягилев объединяли под своей властью массу мелких скупщиков и агентов. Скупкою или “кулачеством” занимались в Старом Осколе не менее 200 человек. Скупщики перехватывали крестьян на дорогах к городу и скупали у них хлеб по дешёвке. Они же закупали зерно у помещиков прямо на месте. Хлебная торговля занимала массу рабочих рук. Во время нагрузки хлеба много извозчиков за недостатком места в городе и Стрелецкой, останавливались в зимнее время прямо на льду Оскола, куда сейчас же появлялись массы торговцев и начинался базар, почти ярмарка.

Но с сороковых годов XIX века начался упадок торгово-промышленной жизни в Старом Осколе. По статистическим данным за 1847 год видно, что из 10 воскобойных заводов в городе осталось в числе действующих только 5 с валовой продукцией в год на сумму в 12.000 рублей (А раньше десять заводов выпускали в год продукции на 200.000 рублей). Из 8 салотопенных заводов с продукцией на 180.000 рублей сохранилось только 6 с продукцией на сумму лишь 45.000 рублей. Из 6 кожевенных заводов с валовой продукцией на 85 тысяч рублей осталось лишь два с продукцией на 24 тысячи рублей. Из 4 мыловаренных заводов с продукцией на 25.000 рублей осталось только 3 с продукцией на 4.600 рублей. Пала и ремесленная деятельность. Городское хозяйство в 1850 году давало дохода всего на 6000 рублей, тогда как 15 лет тому назад доход городского хозяйства превышал 30-40 тысяч рублей. К 1854 году этот доход упал даже до 5.500 рублей. Нечем было платить жалованье приходским учителям. Многие дома ещё с пожара 1848 года стояли недостроенными, а здание приходского училища было без крыши и с обрушенным потолком.

Конечно, прокатившиеся один за одним несколько больших пожаров в Старом Осколе нанесли ему большой убыток и снизили его торгово-промышленную деятельность. Но главная причина упадка хозяйственной деятельности города была в другом, в строительстве новых путей сообщения, прошедших в стороне от Старого Оскола. Большой удар по старооскольской торговле и промышленности, ремеслу нанесло, в частности, строительство и введение в эксплуатацию нового тракта Харьков-Курск-Москва. К тому пути стали тяготеть торговые люди, по нему пошёл хлеб и другие товары. Вблизи от этого пути возникли хлебные ссыпные пункты, перевалочные пункты, извозчичьи поселения. Отрицательно повлиял на развитие Старого Оскола рост экономики черноморских портов (Одесса и др.), поскольку Азовский порт утратил своё значение. А ведь когда-то он играл большую роль и приносил старооскольским купцам и промышленникам большие доходы. Старооскольские купцы горделиво говорили в своё время, что “Азов — нашенский порт”, так как к нему были проложены от Старого Оскола и обжиты торговые пути.

Иллюстрацией упадка хозяйственной деятельности Старого Оскола являются и следующие данные: количество портных со 120 в 1835 году сократилось до 72 в 1850 году. Количество сапожников в городе за этот же период упало со 140 до 160, кузнецов — с 40 до 27, ювелиров — с 5 до 2, а часовщиков — с 3 до 2. Стоимость валовой продукции заводов (в сопоставимых ценах) упала с 1.500.000 р. в 1835 году до 250.000 рублей в 1850 году.

Удивляться такой картине не приходится, учитывая конъюнктурный характер бурного расцвета старооскольской экономики в предшествующие десятилетия (выгодное расположение города на перекрёстке тогдашних торговых путей и на правительственном тракте) и мануфактурный характер дореформенной городской промышленности.

У В.И. Ленина есть указание, что “Мануфактура работает на крупный рынок, иногда на всю нацию, и сообразно с этим производство приобретает свойственный капитализму характер неустойчивости” (Ленин, т. III, стр. 478). И вот эта неустойчивость ярко проявилась на примере экономической жизни Старого Оскола. Перемещение торговых дорог в сторону от города, к Курску, усилило экономические позиции последнего и нанесло удар Старому Осколу: здесь резко сократились ярмарочные обороты, сузились возможности сбыта местных изделий ремесла (пользование же далёкими рынками было затруднено отсутствием железнодорожной связи нашего края с другими районами страны), что повело к сокращению количества кустарей и ремесленников, особенно тех из них, которые работали от себя на местный рынок и не имели транспортных возможностей найти в дальних краях рынок для сбыта своих изделий.

Отлив большей части сельскохозяйственной продукции и продукции животноводства от старооскольского рынка  к воронежскому и курскому сузил сырьевую базу старооскольских заводов и привёл к вздорожанию сырья, что в свою очередь поставило старооскольские заводы в невыгодные конкурентные условия, привело к их упадку. Сократились заказы военного ведомства. И даже в период Крымской войны эти заказы не внесли заметного оживления в старооскольскую промышленность в силу своей мизерности (предпочтение в заказах было отдано военным ведомством Курску и Воронежу) и острой нехватки сырья.

И в пореформенную пору центробежные силы старооскольской промышленности и торговли продолжали некоторое время возрастать, приводили к утечке капиталов из города, к уходу отсюда части деловых людей. И это происходило при продолжавшемся росте всероссийской промышленности и всероссийского рынка. Рынок этот продолжал расти, поскольку “разложение крестьянства (а оно шло непрерывно) всегда создаёт внутренний рынок” (В.И. Ленин, т. 1, изд. IV, стр. 211).

Проиллюстрируем это ленинское положение конкретными фактами из истории нашего края. Уже к середине XIX века в городе, слободах и деревнях края начал ощущаться избыток рабочей силы, так как сократившаяся возможность сбыта выбила кустарей и ремесленников из привычной для них коле хозяйственной деятельности, а сокращение работы заводов привело к расторжению контрактов заводчиков с помещиками об использовании на заводе “лишних в поместьях” крепостных крестьян, к увольнению большей части занятых на заводах и бойнях государственных крестьян.

Накануне реформы 1861 года из города, слобод и ряда деревень (Соковое, Бараново, Казацкое и др.) ежегодно уходили на “сторонние заработки” сотни людей. Много крестьян совсем не возвращалось из этих “сторонних заработков”, значилось в “бегах”. В книге “Россия” (т. II, стр. 139-140) мы находим любопытные строки: “При введении уставных грамот в силу Положения от 19 февраля 1861 года были случаи, что целые деревни более чем в сто душ оказывались в “бегах”… беглыми из нашей области помещичьими крестьянами населился целый Миусский округ Донской области… Замечательным фактом, подтверждаемым ревизиями XVIII и XIX веков, было то, что в течение целого столетия, предшествовавшего освобождению крестьян, крепостное население не только нашей области, но и всей России нисколько не увеличивалось”. Но даже и при отсутствии прироста населения имелся “избыток рабочих рук” в ряде краёв страны, в том числе и в Оскольском крае. Это указывало на несостоятельность социально-экономической системы страны и на необходимость её уничтожения.

Отходничество на “сторонние заработки” не всегда носило стихийный характер, когда крестьяне бежали, куда попало и руководствовались при этом девизом: “дома мы, наверное, помрём с голода, а там, может быть, и не погибнем”. Некоторую организованность отходничеству придавали различные подрядчики, вербовавшие “свободных” людей на строительство железных дорог и на строительство южных городов.

Как известно, первые попытки сооружения железных дорог в Средне-Русской Чернозёмной Области имело место в 50 годах XIX века, когда было основано “Главное общество Российских железных дорог”, получившее право строить линии Москва-Феодосия, Курск-Орёл-Либава и другие. Но вскоре обнаружился недостаток средств, почему и железнодорожное строительство здесь было прервано почти на три десятилетия, хотя в целом в пореформенной России было два периода энергичного строительства железных дорог: конец 60-х годов и вторая половина 90-х годов XIX века.

Подрядчики, вербовавшие “свободных” людей на работу, проникали в помещичьи имения и договаривались с помещиками ещё в дореформенное время об условиях отпуска крепостных крестьян “в отхожий срок”. Нам пришлось в своё время знакомиться с контрактами, подписанными некими подрядчиками Ситниковым и Кузнецовым с помещиками — Солнцевым, Калмыковым, Батизатулой, Кувшиновым.

Помещики запродали подрядчикам своих крестьян по 8 копеек за рабочий день. При этом вовсе не было оговорено, какова же будет длительность рабочего дня? Она зависела от подрядчика и могла растянуться на 20 часов. В контрактах ни слова не говорилось также и о том, сколько же копеек в день должен получать работающий на заводе крестьянин для своих личных нужд? Глубокие старики утверждали, что заводской хозяин или лично сам подрядчик платил “приговорённым в отхожий срок людям” по 3 копейки в день “для прокорма и одевания”. Выходит, что “зарплата” такого рабочего-крепостного накануне реформы равнялась, считая и помещичью долю в 8 копеек, 11 копейкам в день. Это даже ниже той зарплаты, которую в 60-70 годах XIX века получали подростки на Кренгольмской мануфактуре (Там детям платили нищенские 4 рубля в месяц при 16 часовом рабочем дне).

По контрактам с подрядчиками, старооскольские помещики отпустили 113 крестьян для работ в “Главном обществе Российских железных дорог” (здесь господствовал французский капитал, звериную жажду которого эксплуатировать русский народ испытали на своей спине и старооскольцы), 98 человек были отпущены “в стройку Ростова-на-Дону”. Об этих фактах говорилось в различных документах Старооскольского музея (в архивах помещика Коробкова, в описании “видов на отлучку”, в рассказах старожилов о прошлом нашего края и т. д.). И эти факты отражают то положение, о котором писал В.И. Ленин, что “крестьянин, сохраняя связь с землёй, подвергался двойной эксплуатации, отчасти со стороны помещика — по “наделу”, отчасти со стороны капиталиста — “по заработкам” (В.И. Ленин, т. 1, изд. 4, стр. 227).

Но из истории мы знаем, что “Весь ход экономического развития толкал к уничтожению крепостного права. Царское правительство, ослабленное военным поражением во время Крымской кампании и запуганное крестьянскими “бунтами” против помещиков, оказалось вынужденным отменить в 1861 году крепостное право” (Краткий курс Истории ВКП(б), стр. 5).

Развитие промышленного капитализма пошло быстрее, экономика России становилась капиталистической, государственный строй дворянско-крепостнической России вступил на путь медленного буржуазного преобразования. И во всём этом заключалось прогрессивное значение реформы 1861 года. Ленин говорил, что это “был шаг по пути превращения России в буржуазную монархию” (см. соч. Ленина, том XV, стр. 143).

Народники в своё время пытались выставить это марксистское признание прогрессивности капитализма в качестве обвинения марксистов в склонности апологетировать (защищать) капитализм. Но признание прогрессивности буржуазной реформы 1861 года и развивавшегося в России капитализма является научным подходом к делу и полностью совместимо с признанием марксистами отрицательных и мрачных сторон этих явлений. Недаром же В.И. Лени писал, что “…вся пореформенная история России состоит в разорении массы и обогащения меньшинства… в массовой, невиданной нигде в такой интенсивности экспроприации крестьянства” (Ленин, т. 1, изд. 4, стр. 173,178).

Всё это находит подтверждение и в конкретных фактах истории Старооскольского края. Здесь, как и по всей России, помещики продолжали угнетать крестьян после отмены крепостного права, отняв у них к тому же под видом “отрезков” 25 тысяч десятин земли из числа пользуемой крестьянами до реформы. Началась мучительная для крестьян полоса лет, когда помещики, пытавшиеся приспособиться к новым условиям хозяйствования, и “чумазые лендлорды” (кулаки), арендовавшие и скупавшие у помещиков земли (например, казачанский кулак Евтеев закупил землю у помещика Кувшинова и заарендовал 600 десятин у помещика Батизатулы, а потом передал её в субаренду монаковским крестьянам; кулак Кислов целиком купил поместье у помещика Химанова в Тимском уезде и эксплуатировал окружавшие сёла и т. д.), кулаки и капитализирующиеся помещики начали вести сельское хозяйство хищническим способом: шло беспощадное лесоистребление, распахивались общинные луга и выгоны, шло массовое выселение крестьян с насиженных мест “на вольницу” и “на низы” — на Кубань, в Новороссию, в Донбасс, на Украину и Северный Кавказ, вообще — на Юг и в далёкую холодную Сибирь, в безвестные края. Многие уходили на заработки в Юзовку (в Донбасс)

Лесоистребление начавшееся в наших краях ещё в XVII веке, не было приостановлено и при Петре I, который всё же принимал ряд мер к сбережению леса. Истребляли в лесостепной полосе леса переселенцы. Они нещадно рубили лес великими тысячами, не имея даже возможности вывозить его, так что много его гнило и пропадало без пользы. Из 7-10 вершковых деревьев вытёсывали не более двух или трёх досок, а из толстых дубов делали долблёные гробы и лодки. Да и в XIX веке в полосе чёрных лесов помещик считался тем лучшим хозяином, чем более принадлежащей ему лесной площади он обращал в пашню… Освобождение крестьян не только не остановило лесоистребления, а на первое время даже усилило его. Помещики, которым в эпоху освобождения принадлежало более 40% существовавших в то время лесов нашей области, вообще не обращали лесные пространства в крестьянские наделы; но, в виду отсутствия каких-либо сервитутов (обязательств и повинностей) на их лесах, прекратили отпуск крестьянам лесных материалов, вырубили и продали много лесов, как вследствие перехода от барщины к свободному труду и необходимости переустройства своих хозяйств, так и вследствие частых переходов земельной собственности в другие руки, причём покупатели, желая выручить всё, что возможно, из приобретённых ими имений, нередко продавали находившиеся в них леса на сруб и обращали их в пашни… Только в последнее двадцатилетие XIX века лесоистребление в нашей области начало прекращаться. С одной стороны, лесоохранительный закон уменьшил в сильной степени распашки лесных пространств, с другой — понижение цен на хлебные продукты вынудило помещиков прекратить запашки на полях, полученных из лесных расчисток… (Обезлесение нашего края повело к частым засухам и неурожаям)… Сплошная распашка почти всей чернозёмной площади глубоко нарушила строй и равновесие почвы и в других отношениях: дождевые потоки, не задерживаемые травяным и лесным покровом, начали смывать верхние слои почвы, затягивать ими многие, подолгу сохранявшие прежде влагу углубления, проложили себе пути к оврагам, образуя новые размывы и размывая старые; получился страшно иссушающий страну и всё разрастающийся дренаж (осушка посредством открытых канав или пористых труб под землёй), способствующий слишком быстрому, ничем не задерживаемому стоку вешних вод в реки. В результате явились кратковременные, нередко чрезмерные разливы рек весной и их мелководье летом.

Покойный профессор М. Богданов (“Россия” ссылаются (см. отдел 1, “Природа”, стр. 112-113), писал в 1900 году о природе Чернозёмной области, следовательно и о нашем крае: “Пора понять, что цветущее положение органической жизни в девственной степи было основано на счастливом сочетании степи, леса и текучей воды. Облесение балок, оврагов и речных долин задержит вешние воды в них и во всех углублениях почвы, и тогда чернозёмная равнина сделается действительно житницей Европы и кормилицей русского народа; голодовки исчезнут из памяти людей; никакие кузьки, саранча и прочая челядь не будут тревожить земледельца. Самая засуха не будет губить поля, возделанные в поте лица. Тогда уровень воды в реках будет менее колебаться и тем облегчит судоходство. Тогда рыболовство, поставленное в разумные рамки, будет давать населению дешёвую и здоровую пищу. Мы глубоко верим в это будущее; мы убеждены, что даже в нынешнее столетие начнётся широкое облесение степей и регуляция вод, иначе в ближайшем будущем чернозёмная равнина сделается пустыней”.

Лучшие надежды профессора М. Богданова оправдались. В 1948 году принято постановление ЦК ВКП(б) и Советского Правительства о преобразовании природы, а уже к 1952 году облесены миллионы гектаров земли (в том числе идёт облесение и в Старооскольском крае. Представление об этом облесении даёт прилагаемые ниже диаграммы № 2 и № 3).

 

Диаграмма № 2

 

 Диаграмма № 3

 Вступил в строй первенец Великих строек Коммунизма большой Волго-Донской канал: 31 мая 1952 года в 1 час 55 минут дня,— как сообщила газета “Правда” за 1 июня 1952 года,— воды Дона сомкнулись с водами Волги. Газета “Труд” за 7 июня 1952 года сообщила: “1 июня воды Цимлянского моря наполнили последний на трассе Волга-Дона судоходный участок. Из нового моря, раскинувшегося в междуречье, через шлюзы прошли в низовья Дона первые теплоходы. 6 июня Цимлянский гидроузел вступил в действие… Будет действовать гидроэлектростанция мощностью в 160.000 киловатт”. Газета “Правда” от 1 июня 1952 г. сообщила: “Вдоль канала создаётся обширная зелёная зона из шести и местами — десяти лесных полос”. Радио и газеты сообщили также о начале переселения рыб в реки в специальных цистернах. Недалёк тот день, когда и в нашем крае будет осуществлена великая программа преобразования природы. Исполняется всё лучшее, о чём мечтал профессор М. Богданов, о чём мечтали многие поколения нашего народа. Но юным гражданам нашей страны надо знать, сколь труден был путь трудящихся к нашему счастливому сегодня, вот почему мы снова и снова будем возвращаться к истории, к прошлому нашей страны и нашего края, чтобы лучше понять и оценить величие нашего настоящего.

Выше мы говорили о том, что из Старооскольского края после крестьянской реформы шло массовое выселение крестьян в различные места Российской империи, на её окраины. В.И. Ленин в своей работе “Развитие капитализма в России”, говоря о Центрально-земледельческой полосе, к которой относится и наш край, обратил внимание на то, что “Из этого района… эмиграция была очень сильна… шёл громадный поток переселенцев на окраины…” (Ленин, т. III, изд. 4. стр. 494).

Из Старооскольского края, в котором на 1862 год значилось 129983 человека (по городу — 7355 и по селу — 122.628. В этом числе число душ духовного звания только по городу исчислялось в 193, дворян по уезду — 927, купцов по уезду — 1932 души), на окраины переселилось в пореформенную пору 8435 человек.

(Цифровые данные о населении на 1862 год взяты из таблицы № 2, приложенной к книге “Курский край” за 1925 год издания, стр. 82-85. Корректированы все вышеприведенные цифры другими источниками статистического характера по истории края).

Выходцев из Старооскольского края по сей день можно обнаружить не только среди поселенцев в районе Миусска, но и на Кубани и на Тоболе, в районе Томска и на Северном Кавказе, на всех южных и восточных окраинах страны. А при изучении отпускных билетов и паспортов, выданных властями в пореформенную пору, можно заключить и о социальной категории покидавших родные места в поисках пропитания, и о наличии в нашем крае “временнообязанных” крестьян и о том, что без разрешения властей русский крестьянин и после реформы не мог уйти из деревни. При этом разрешение на уход из деревни обставлялось рядом унизительных процедур и оскорблявших человеческое достоинство полицейских придирок (измерение роста отпускаемого, изучение цвета его глаз, ширины подбородка, цвета волос, величины и цвета родимых пятен на теле и т. д.).

Чтобы читатель смог ярче представить себе всю эту картину унижения царскими властями крестьян, приводим ниже копию одного из документов, выданных Ястребовским волостным правлением 5 июня 1865 года на имя Макаровой Федосьи Денисовны.

“БИЛЕТ

Приметы:

Лета — 31 год

Рост — 2 аршина, 3,5 вершка

Волосы — темно-русые

Брови — темно-русые

Глаза — серые

Нос — средний

Рост — средний

Подбородок — крутой

Лицо — чистое

Особые приметы — не имеет

№ 119

 

Предъявительница сего Курской губернии Старооскольского уезда Ястребовской волости бывшая временнообязанная жёнка (вдова) Федосья Макарова дочь Денисова отпущена Ястребовским волостным правлением в разные места Российской империи для собственных надобностей. Действительность сего — один год. Если по истечении срока лицо не явится, поступить с нею по законам империи.

 

Дан сей с приложением казённой печати тысяча восемь сот шестьдесят пятого года июня пятнадцатого дня.

 

Ястребовский волостной старшина — Синой Магулев

Волостной писарь — Дор. Волков”.

 

Комментарии, как говорят, излишни. Читатель и сам видит, что из края уходили в поисках куска хлеба обездоленные люди, что и после реформы царизм, угождая помещикам, задерживал много крестьян в деревне для использования их в помещичьих имениях в качестве дешёвой рабочей силы. Что же касается категории “временнообязанных крестьян”, т. е. крестьян, продолжавших нести барские повинности и после реформы, то этот крепостнический пережиток существовал в Старооскольском крае до самой Октябрьской социалистической революции.

Изучая архивные материалы по истории родного края, мы натолкнулись на прямые подтверждения существования здесь временнообязанных крестьян накануне революции 1917 года. Причём власти не стеснялись не только говорить об этом, но и даже публиковали соответствующие документы в виде журналов заседаний Земств и т. д.

Так, в журнале 48-го заседания Старооскольского Уездного земства от 11 октября 1912 года (страница 335 книги журналов, изданных в типографии Курского областного земства) мы читаем следующий документ, составленный “временнообязанными” крестьянами: “Приговор Строкинского сельского общества Кладовской волости Старооскольского уезда.

1912 года, октября 5 дня, мы, нижеподписавшиеся, ВРЕМЕННООБЯЗАННЫЕ крестьяне Строкинского сельского общества, находящиеся в ведении господина земского начальника 4-го участка Старооскольского уезда, имеющие 188 ревизских душ мужского пола и 93 домохозяев, были сего числа собраны на сельский сход нашим старостою Петром Шунаевым, куда явилось 63 человека, что составляет не менее 2/3 имеющих право голоса на сходе, где имели суждение просить Старооскольскую земскую управу исходатайствовать и устроить мост на реке Сейме, так как дорога прежняя проходит от города Старого Оскола и до станции Солнцево через село Строкино и реку Сейм, в нашем же обществе моста не имеется и в нашем районе находятся ближайшие сёла, а именно — деревня Лопухинка, дер. Гущино, село Гущино Тимского уезда, и необходимо опасно сёлам проезжать через реку Сейм в с. Строкино, город Старый Оскол, на ст. Солнцеву, село Осколец, дер. Заломное, и дер. Аверино, тоже необходимо опасно сёлам проезжать через реку Сейм, в нашем же обществе моста не имеется и оным самым невозможно проезда сделать, а кроме негде; есть поблизости на расстоянии 2 вёрст плотина, т. е. гать, у помещика Балховитинова, но он, Балховитинов, запретил проезд, а наше общество не в силах устроить хороший мост, а таковой мост ежегодно сносит вода по случаю разлива воды реки Сейм, в том постановили: честь имеем покорнейше просить Старооскольскую уездную земскую управу исходатайствовать устроить хороший мост для проезда онаго района”.

Так накануне революции 1917 года, в предгрозовые годы общественных перемен, писали строкинские временнообязанные крестьяне, живые остатки крепостничества, в своей просьбе к Уездному земству, то есть в тот орган, который В.И. Ленин называл “…началом местных представительных учреждений буржуазии” (В.И. Ленин, т. 15, изд. 4, стр. 308) и подчёркивал, что “земство с самого начала (ещё со времён их создания в 1864 году) было осуждено на то, чтобы стать пятым колесом в телеге русского государственного управления, колесом, допускаемым бюрократией лишь постольку, поскольку её всевластие не нарушалось, а роль депутатов от населения ограничивалась голой практикой, простым техническим исполнением круга задач, очерченных всё тем же чиновничеством. Земства не имели своих исполнительных органов, они должны были действовать через полицию, земства не были связаны друг с другом, земства были сразу поставлены под контроль администрации. И, сделав такую безвредную для себя уступку, правительство на другой же день после введения земства принялось систематически стеснять и ограничивать его: всемогущая чиновничья клика не могла ужиться с выборным всесословным представительством и принялась всячески травить его” (В.И. Ленин, т. 5, изд. 4, стр. 32).

Вот почему голос временно-обязанных крестьян Строкинского сельского общества не был услышан, а живого крепостника помещика Болховитинова, запретившего крестьянам проезд через гать на реке Сейм, призвала к порядку лишь Октябрьская социалистическая революция.

Когда в Старом Осколе стала возникать промышленность нового типа и началось интенсивное строительство, часть крестьян стала устраиваться в черте города или его слобод на неземледельческие работы, порвала связь со своим прежним местожительством. “Подобное отвлечение населения от земледелия в города, неземледельческий отход представляет из себя явление прогрессивное,— писал В.И. Ленин,— он вырывает население из заброшенных, отсталых, забытых историей захолустий и втягивает его в водоворот современной общественной жизни… Крестьянин, живя на заработках на стороне, чувствует себя свободнее, а также равноправнее с лицами прочих сословий” (Ленин, т. III, изд. 4, стр. 505-506).

Кстати сказать, что в связи с изменением социально-экономических условий, вызванных пореформенным развитием города и уезда, а также в связи со значительным отливом населения из уезда и города в другие края империи “бродить по всей России в поисках заработка”, городское управление весьма встревожилось, что “в городе наступит обезлюдение и полное оскудение хозяйственной жизни”. Было решено поощрять и открыть более широкий доступ всем слоям населения, особенно крестьянам, в город и слободы. Сначала, когда виды на заработок были плохие, а крестьян интересовала не “слава городского жителя, а экономические выгоды этой жизни в городе”, решение властей о поощрительном допуске крестьян в город и слободы на постоянное жительство почти не давало результатов. Но при оживлении городской промышленности, торговли, строительства, расширения возможности сбыта кустарно-ремесленных изделий и т. д. стало быстро расти количество желающих прописаться к городу и слободам. Это привело и к восполнению имевшегося перед тем отлива населения из города и слобод и к значительному росту городского и слободского населения. По переписи 1897 года, то есть через 36 лет после реформы, население города и слобод почти удвоилось и достигло 16725 человек (в том числе — в городе насчитывалось 9159 человек). Интересно отметить, что из 16725 человек городского и слободского населения к крестьянскому сословию относилось 7125 человек. Часть их (меньшая, около 3000 человек) обосновалась в городской черте, остальные — в пригородных слободах. Там они имели усадьбы, соединяя домашнее хозяйство с торгово-промысловой деятельностью или занимаясь исключительно промыслом, заводили торговое дело, маслобойное, гончарное и т. д. Насчитывались сотни рабочих на строительстве железной дороги и на железнодорожных службах или в промышленности города, совершенно порвавших связь с сельским хозяйством. Шёл рост города, ибо “отвлечение населения от земледелия выражается в России в росте городов” (Ленин, т. III, изд. 4, стр. 509). Ведь это же факт, что население Старого Оскола возросло с 7000 человек в 1861 году до 9159 человек в 1897 году.

Представляет значительный интерес тот местный факт, что Старый Оскол своеобразно пережил реформу 1861 года. На первый взгляд покажется странным, что здесь наблюдался после реформы хозяйственный упадок. Но при более глубоком подходе к вопросу станут вполне ясными и понятными закономерности такого хозяйственного расстройства на протяжении ряда пореформенных лет.

Ведь перемещение торговых путей в сторону от города и реформа сильно ударили по главной торговой статье Старого Оскола — по хлебной торговле. Ограбленные реформой крестьяне сократили посевы, частично, вообще бежали из деревни, выселились на окраины. Помещики же, утратив даровую рабочую силу в прежних размерах и встречая ожесточённое сопротивление со стороны “временно обязанных” (имеются в виду крестьянские волнения в чернянском имении князя Касаткина-Ростовского, в монаковском имении помещика Батизатулы, в ястребовском и покровском владениях Рындина и Арцыбашева и др.), не сумели быстро перестроиться и также сократили посевы товарных культур, а экстенсивность ведения сельского хозяйства при массовом сокращении животноводства и упадка удобрений повела к понижению урожайности. Кроме того, край пережил ряд засушливых лет, бывших прямым следствием хищнического истребления лесов.

Сокращение животноводства отрицательно сказалось не только на полеводстве, но и сузило сырьевую базу старооскольской обрабатывающей промышленности. Заводы закрывались. Начался новый отлив капиталов и деловых людей из Старого Оскола в “места более доходные и бойкие” — в Донбасс, на Курский тракт и т. д. Например, купцы Сенины переселились из Старого Оскола в Курск, Хвостовы выехали в Москву и т. д.

Но в целом реформа 1861 года сильно содействовала развитию капитализма в городе и в деревне. Она расслаивала крестьян, меняла социальное лицо края, как и всей страны.

“Капитализм,— писал В.И. Ленин,— стал с корнем вырывать… патриархальное, полукрепостное крестьянство… из средневековой полуфеодальной обстановки и ставить в новейшую, чисто капиталистическую, заставляя его бросать насиженные места и бродить по всей России в поисках работы, разрывая порабощение местному “работодателю” и показывая, в чём лежат основания эксплуатации вообще, эксплуатации классовой, а не грабежа данного аспида… капитализм создаёт на место мелких благонамеренных живоглотов кучку крупных “столпов отечества”, обобществляет труд и повышает его производительность,.. разрывает… подчинение трудящегося местным кровопийцам и создаёт подчинение крупному капиталу” (В.И. Ленин, т. 1, изд. 4, стр. 227-228, 218).

Вместе с движением обездоленных, деревенские богатеи тоже пришли в движение. Не желая довольствоваться эксплуатацией своих односельчан, эти бывшие крепостные крестьяне всемерно карабкались на верхние ступеньки капиталистической лестницы. Уже в 1869 году в купеческом сословии в Старом Осколе значилось много гильдейских купцов из бывших крестьян, в том числе Мешковы, Жилины, Лихушины, Сотниковы, Соломенцевы, Гребенешниковы и др. Вся эта орава купцов и промышленников стала руководящей силой в городе, ворочала большими капиталами. К 90-м годам XIX века народ стал называть эту ораву “миллионщиками”.

Росло одновременно и число рабочих в городе. Многие из рабочих окончательно порвали с сельским хозяйством и стали настоящими пролетариями. “вся эта… масса наёмных рабочих,— писал Ленин,— образовалась, главным образом, в пореформенную эпоху и… продолжала быстро возрастать… Этот класс поставлен… в особо выгодные условия по отношению к своему освобождению: он ничем не связан уже со старым, целиком построенным на эксплуатации, обществом; самые условия его труда и обстановка жизни организует его, заставляют мыслить, дают возможность выступить на арену политической борьбы. Естественно, что социал-демократы обратили своё внимание и все надежды на этот класс, что они свели свою программу к развитию его классового самосознания, направили всю свою деятельность к тому, чтобы помочь ему подняться на прямую политическую борьбу против современного режима и втянуть в эту борьбу весь русский пролетариат” (Ленин, т. III, изд. 4, стр. 511 и т. 1, стр. 174).

Работой социал-демократии и объясняется раннее, как увидим ниже, участие старооскольского пролетариата в общей революционной борьбе рабочего класса России против царизма и капитализма.

Но об этом подробнее будем говорить в следующих главах данной работы, а пока займёмся фактами более раннего периода истории города Старого Оскола и развитием его после пожара 1862 года, названного в народе “Ильинским пожаром”. Если в жизни России большую роль сыграл голод 1891 года, ускорив разложение крестьянства и создание внутреннего рынка для капитализма (смотрите высказывание Ф. Энгельса по этому вопросу на стр. 367-370 сочинений Маркса и Энгельса, т. XXVIII по изд. 1940 г.), то в жизни Старого Оскола пожар, произошедший 20 июля 1862 года, тоже многое изменил (о пребывании в это время в Старом Осколе М. Салтыкова-Щедрина см. газету “Путь Октября” № 9 (3991) за 30 янв. 1949 г.).

В летописи местной Николаевской церкви об этом пожаре было написано следующее: “на Ильин день, 20 июля 1862 года, в два часа дня, над городом разразилась страшная буря с чёрными тучами, заслонившими солнечный свет. И во время этой бури из дома мещанина Мацнева, из трубы вырвалось пламя, которое охватило соломенную крышу его дома и вот начался  пожар. В полчаса времени действием этой страшной бури огонь распространился не только на несколько кварталов, но и на загородные части”. Противопожарных средств тогда не имелось, почему и пожар причинил огромные убытки городу и слободам, особенно Ямской слободе. По сведениям городской думы, сгорело 275 домов с надворными постройками, а убыток городу был исчислен в сумме 600.000 рублей. Полицейское управление доносило в Курск и в Петербург, что сгорело 220 домов в городе и что “о пожаре проезжающий Салтыков-Щедрин записки учинял и ругался…”. Во всяком случае, пожар был катастрофическим, уцелели лишь каменные дома. В числе сохранившихся был каменный дом купца Радченко со средневековой винтовой лестницей с первого этажа на второй. Сейчас в этом доме на Советской площади помещается типография. Выстоял перед огнём дом “гостя” Дягилева”, неподалёку от современного музея. Не поддался пожару каменный, крытый железом, дом успенского дьякона (ныне квартира Кузнецовых на Октябрьской улице), сохранилось здание тюрьмы, Успенская церковь бывшего женского монастыря и немногие другие здания из камня и с железными кровлями. Их можно и сейчас легко узнать по арочным окнам и сводчатым потолкам подвальных этажей, по внутридворовым портикам и кирпичным столбам, по сумрачной толщине стен и трущобным коридорам, похожим на туннели, по церковной архитектуре проездов и ворот.

Вслед за “Ильинским пожаром” 1862 г. на Старый Оскол обрушились и другие беды. В 1865 году неурожай поразил весь уезд, а в 1866 году началась холера, которая, по описанию современников “была очень сильна”. Началось с того, что 19 июля на пивоваренном заводе Головина от холеры умерла одна женщина, а с 22 июля холера приняла уже значительные размеры. В официальных известиях значилось 138 человек, умерших от холеры. Но современники утверждали, что в день выносили по 50 гробов. Священник Каллистратов Иван, дослужившийся к 1894 году до чина протоиерея Николаевской церкви, в дни холерного свирепствования в городе, целую неделю почти не выходил из церкви, приобщая и исповедуя старооскольцев, напуганных размахом холеры и в страхе ожидающих своей очереди попасть в могилу.

Самодержавный царский строй, обречённый всем ходом истории на гибель, не заботился о народном здравоохранении, не принимал эффективных мер борьбы с эпидемиями. Врачевали в Старом Осколе и крае знахарки и местные знатоки “народной медицины”. В борьбе с холерой, они обкладывали тела больных людей мокрой жгучей крапивой и стегали крапивными пучками по грудным мышцам и по ягодице. Факт этот достоин внимания, поскольку было много случаев выздоровления совсем было безнадёжно больных людей. Видимо, жгучие соки крапивы имеют целебное свойство и убивают микробы холеры. Прибегать же к доморощенным средствам борьбы с эпидемией холеры или всякой другой болезни старооскольцы были вынуждены из-за почти полного отсутствия в городе и крае государственных медицинских учреждений. На здравоохранение в 60-тые годы XIX века по старооскольскому краю тратилось всего по… 3 с половиной копейки на душу в год, а в 1897 году эти расходы возросли до 12 копеек на душу, в 1912 году 64 копеек на душу. Чтобы наглядно судить о мизерности расходов на здравоохранение при царском режиме, прилагаем к настоящей странице диаграмму № 4. В ней отражены сравнительные данные расходов на народное здравоохранение с 1897 по 1952 гг.

 

ДИАГРАММА № 4 расходования средств в рублях на душу населения по народному просвещению и здравоохранению в Старооскольском уезде и районе с 1897 по 1952 год.

Вдумавшись в сравнительные сведения о расходовании средств на здравоохранение при царском режиме и при советской власти, каждый читатель поймёт, почему в настоящее время ликвидированы почти полностью социальные заболевания и не имеют места в нашем крае (и по всей стране) эпидемические заболевания, тогда как при царизме в Курской губернии и в Оскольском крае было “Широкое поле деятельности… для знахарей и бабок, для развития эпидемий холеры, натуральной оспы, тифов и детских инфекционных заболеваний. В 1912 году из 10.000 детей до 2-х летнего возраста умерло по Курской области 4699 человек” (из статьи И. Цариченко, зам. завед. Курским Облздравотделом, опубликованной на 3-й странице газеты “Курская правда” от 5 ноября 1947 г. под заглавием “Для здоровья наших людей”).

Правда, в дореволюционных городах нашего края имелись “Общества охранения народного здравия”, но деятельность их сводилась к одним теоретическим разговорам. Секрет такой бесплодной деятельности “Обществ охранения народного здравия” раскрыл председатель Совета Курского общества охранения народного здравия Е.Ф. Цвингман в своей речи от 17 декабря 1897 года на общем собрании членов общества. Эта речь была опубликована в “Курских губернских ведомостях” и содержала следующие горькие признания Е.Ф. Цвингмана: “Деятельность совета выражалась, главным образом, в разработке различных вопросов, имевших до сих пор, не по вине, конечно, совета, чисто теоретическое значение. Главным тормозом для открытия секций служила по сие время недостаточность наших денежных средств… Об устройстве общественной дезинфекционной камеры я распространятся не намерен, так как все мои попытки потерпели блестящее фиаско… Расходы общества охранения народного здравия за прошедший год составили всего   на всего 649 рублей 15 копеек”.

Разве можно после этого удивляться, что в нашем крае в конце XIX века смертность превышала собою рождаемость на 13-14 процентов. Край начал вымирать.

Да и дореволюционному городу Старому Осколу, попавшему в беду после “Ильинского пожара” никто из правительства не собирался оказать помощи в деле народного просвещения и здравоохранения. А городские доходы сильно упали: к 1867 году ссыпка хлеба по всему городу едва достигала 10.000 четвертей, а привоз товаров на ярмарку в стоимостном выражении не превышал 100.000 рублей. Денег не было, дома не строились. В городе там и здесь бурьяном зарастали пустоши. В постановлении городской думы за 1868 год говорилось: “Жители города находятся в бедственном положении, особенно после пожара, что многие и до сих пор не в состоянии огородить своих усадеб даже плетневыми заборами”. В этот тяжёлый для Старого Оскола период даже общественные здания строились очень медленно: в 1866 году, когда были упразднены магистрат и городская ратуша, не оказалось помещения для городской думы и сиротского суда. Пришлось арендовать для них помещение в доме купца Гребенешникова на Белгородской (ныне Комсомольской) улице.

Трудно оправлялся город после “Ильинского пожара”. Но нет худа без добра. Старооскольцы решили построить вместо сгоревшего деревянно-соломенного города железнокаменный, а также и в какой-то мере разрешить вопрос водоснабжения, противопожарной охраны и т. д. Особенно этому делу был дан ход в связи с введением в 1871 году в Старом Осколе нового городового положения от 1870 года. Городская дума выстроила здание для городского училища, затратив 26.000 рублей. Был выстроен дом для городского банка с затратой 12 тысяч рублей. К числу противопожарных мероприятий, проведённых в 70-е годы XIX века в Старом Осколе, относится устройство 2 больших чанов для воды: один — в районе современной типографии, второй — на пересечении современных улиц Пролетарской и Революционной (тогда Воронежской и Михайловской), против родильного дома. Диаметр этого дубового чана достигал 10 метров, а глубина — 2,5 метра. В этом чане можно бы свободно устроить квартиру на семью в 9 душ. Строительство таких больших чанов из дубовых лотков указывает на большое искусство старооскольских бондарей.

Дело водоснабжения города было передано в руки частных предпринимателей. Между прочим, возвратился из Москвы и купец Хвостов, узнав о возможности поживиться на городском водоснабжении в Старом Осколе. Создалась компания из купцов Симоновых, Собакиных, Хвостовых. Эта компания приступила к строительству колодца на месте современной водонапорной башни на Красноармейской площади. Было затрачено, если верить отчётам компании, более 4 тысяч рублей. В 1878 году колодец был закончен строительством и открыт для пользования. Глубина его — 47 саженей или 101 метр. Купцы начали торговлю водой, которую доставали из колодца с помощью пароконного ворота с двумя огромными бадьями на крепком пенёчном канате местного производства: привозные канаты не выдерживали нагрузки, рвались (Впоследствии, скажем для сведения, старооскольская пенька с исключительно прочным волокном стала употребляться в канатно-верёвочном производстве в качестве примеси к привозной пеньке, чтобы сообщить канатам необходимую прочность. В этом есть некоторая аналогия с примесью хрома или никеля к стали для сообщения ей особо высоких качеств. Единственным недостатком старооскольской конопли, высоко ценимой на фабрике Шестакова и на других пенькозаводах страны, была её низкорослость. Но постепенно местные жители достигли выведения высокорослой конопли. К сожалению, об этом настолько забыли, что даже Старооскольский Учительский институт в 1951 году обратился с просьбой к Пензенской опытной станции прислать лучшие образцы семян конопли для учебно-опытного участка института. И каково же было удивление работников института и старооскольцев молодого поколения, когда из Пензы пришла посылка с этикеткой “Семена улучшенной Старооскольской конопли”. А ведь ещё в 80-е годы XIX века Старооскольская конопля приобрела мировую известность своим самым прочным в мире волокном, и на пенькозаводе Шестакова (ныне государственная канатная фабрика) вырабатывались из старооскольской пеньки крепчайшие канаты. До сей поры не выяснена причина выдающейся крепости волокна старооскольской конопли, хотя старожилы не без основания объясняют крепость волокна наличием в Старооскольском крае особо известковых почв. И пора заняться научной работой по выяснению вопроса о прочности волокна старооскольских сортов конопли, чтобы использовать это для дела социалистического и коммунистического строительства).

Вода, продаваемая купцами Симоновыми, Хвостовыми и Собакиными, оказалась очень дорогой, почему и старооскольцы старались пить просто речную воду, болея при этом желудочными и кишечными болезнями. К концу XIX-началу XX века купеческий колодец пришёл в упадок и был засыпан. Население было вынуждено пользоваться речной водой, а также брать её из весьма запущенных 8 колодцев, разбросанных по городу. Имея целью бороться с кишечно-желудочными заболеваниями, старооскольское земство приступило к устройству артезианских колодцев. Один из них был устроен в 1901 году во дворе Смирницкого, служившего бухгалтером у купца Мешкова. Колодец цел до настоящего времени. Его можно осмотреть по адресу: угол Красномилицейской и 2-й Осколецкой улиц. Вода в нём хорошая, берётся с большой глубины, из юрских слоёв. Все другие колодцы, построенные земством, давали воду лишь из слоя сеноманских песков. Вода эта способствовала развитию болезней почек и печени, давала сильную накипь в самоварах. Выходило, что, избавившись от желудочных заболеваний, старооскольцы навлекли на себя тяжёлые заболевания почек и печени. Один из колодцев, дающих воду из слоёв сеноманских песков, работает и поныне у дома № 6 по Володарской улице.

Юрская вода имеет меньше минеральных солей, чем сеноманская, но даёт запах сероводорода, впрочем, быстро улетучивающийся.

Вопросом строительства водопровода в Старом Осколе земство и городская дума начали заниматься лишь в 1911 году. В это же время заговорили и о необходимости создать пожарную команду, так как пожар дотла уничтожил здание земства, а гасить пожар было не чем и не кому. Но дело подвигалось чрезвычайно медленно, особенно медленно разрешались вопросы коммунального строительства. Вот, например, фотоснимок работ по прокладке водопроводных труб к городской думе. Работы эти велись в 1911 году, а водопровод был пущен в эксплуатацию лишь в 1915 году, но он лишь частично удовлетворял нужды населения.

 

Фото 52.

Следует отметить, что вид этой площади перед городской думой ничуть не отличался от того вида, каким он был в 1876 году, когда дума вошла во вновь отстроенное своё помещение. Лишь земляной бруствер над водопроводной канавой да будочка появились здесь за 35 лет жизни города.

А что же изменилось на Нижней площади Старого Оскола за два года деятельности городской думы, то есть с 1911 по 1913 год? Как известно, электричество в городе появилось в 1912 году. И вот, в соответствии с этим, на Нижней площади за два года деятельности градоправителей была засыпана водопроводная канава, мешающая движению, и поставлены два столба — один телеграфный, другой — с фонарём для электрического освещения. Помещаем соответствующий фотоснимок.

 

Фото 53.

Сопоставьте его с верхним фотоснимком и убедитесь, что действительно показана одна и та же площадь с её медленными дореволюционными изменениями. Сейчас эту площадь совершенно не узнать. Бесследно исчез собор, вырос тенистый парк имени А.М. Горького, в котором отдыхают трудящиеся города и высится монументальный памятник В.И. Ленину. На площадь выходит своим фасадом красивое 4-х этажное здание геологоразведочного техникума. Это здание было бы подстать даже столичному городу. Вот фотоснимок общего вида на современную Советскую площадь (ранее “Нижняя”). Запечатлены на снимке бассейн парка, тенистая алея и скамья с отдыхающими на ней осколянами, вид геологоразведочного техникума с его прекрасными колонами и двускатным фронтоном. Если за 37 лет при царском режиме “Нижняя” площадь изменилась лишь в том отношении, что была на ней построена маленькая будочка и поставлены два столба (это с 1876 года по 1913), то за 35 лет существования Советской власти эта площадь перестроена целиком. Вот её вид:

 

Фото 54.

Накануне первой мировой войны была построена в Старом Осколе, на Верхней площади, водонапорная башня. Она тогда не походила на современную, почему и считаем необходимым поместить здесь фотоснимок старой башни. Эта башня долгое время стояла в бездействии. Пущена в ход усилиями старооскольских женщин и помогавших им пленных австрийских солдат в 1915 году. Фото даёт картинное представление об этой башне.

 

Фото 55.

Слева от башни вы видите белую будочку с большой вывеской на её кровле. Эту вывеску приспособил купец Игнатов с целью рекламы своих товаров. На вывеске коммерческо-пропагандистские слова: “Всё дёшево в магазине Игнатова”. На нас дышит с этой вывески коммерческо-купеческий дух дореволюционного Старого Оскола, и мы яснее представляем себе, что хозяевами города были тогда купцы и промышленники, эксплуатировавшие трудящихся, но мало заботящиеся о народном здоровье и просвещении, о благоустройстве.

Разговоры промышленно-купеческих градоправителей о создании пожарной команды, правда, увенчались некоторым успехом. Но было бы ошибочно понимать “пожарную команду” того времени, как привыкли мы понимать современную команду: во-первых, тогда совсем не было красной стремительной автомашины, которая в наши дни с воем и оглушительным звоном проносится иногда по городским улицам и быстро ликвидирует очаги пожаров. Мы видим на бортах машины строгих пожарников в сияющих медных касках, раздвижные лестницы и другие приспособления для борьбы с пожаром. На машине установлены специальные помпы. На огромных катушках намотаны длинные парусиновые шланги брандспойтов. Ничего этого не было в Старом Осколе до революции. Тогда имелись две маленьких ручных противопожарных машины, перевозимых парой лошадей.

Пожарные машины стояли по очереди во дворах купцов. В случае пожара купеческий конюх впрягал коней в пожарные дроги и доставлял машину в нужное место, получал рубль премии, если доставлял машину очень быстро.

Во-вторых, тогда нельзя было подключить приёмный рукав пожарной машины к водопроводу из-за отсутствия последнего. Не имелось и никакой автопомпы. Воду приходилось набирать в пожарную бочку прямо из чана или реки большим черпаком. Неудивительно, что здания часто успевали сгореть, пока прибывала на место “пожарная команда” и подвозилась вода.

Лишь при Советской власти стало возможным создать настоящую пожарную команду и эффективно бороться с пожарами, которые возникают к тому же очень редко, так как принято много профилактических противопожарных мер. При Советской власти Старому Осколу стало посильным провести большие работы по бурению скважин, чтобы добыть вкусную и здоровую воду для питья.

Вопреки распространённой среди гидрогеологов теории, что в районе Старого Оскола нет и не может быть девонских слоёв (Девонский — третий период палеозойской эры, предшествовал каменноугольному периоду истории образования земной коры. Он характеризуется красноцветными отложениями, носящими название древнего красного песчаника. Девонская система получила своё название от английского графства Девон, где она была впервые обнаружена и наиболее полно представлена геологическими отложениями всех трёх отделов и шести ярусов этой системы отложений древних пластов земной коры), старооскольские коммунисты, в том числе и Тихон Давыдович Малыхин (ныне ведающий отделом кадров Старооскольского механического завода), приступили к поискам девонской воды. Ведь надо же было спасти население от болезней почек и печени, связанной с питьём воды из песков сеноманской системы с её большим количеством растворённых в воде минеральных солей.

Красные песчаники девонской системы лежали гораздо глубже сеноманских песков. Началась трудная работа бурения скважины. Настойчивость осколян, руководимых коммунистами, победила: с глубины более чем в 120 метров в годы 2-й Советской пятилетки, в 1936 году, хлынула, наконец, через пробитую людьми скважину прозрачная и вкусная девонская вода. Мы сейчас пьём эту воду, в которой нет никаких болезнетворных микробов. Техническая система городского гидросооружения по использованию этой воды построена так, что исключает загрязнение или заражение воды. А жёсткость воды, по данным Горкоммунхоза, не превышает 7 немецких градусов, почему и почти не бывает накипи в самоварах и других сосудах-кипятильниках.

Упорный труд старооскольцев не только обеспечил им хорошую питьевую воду, но и обогатил геологическую науку: была опровергнута ложная “теория” об отсутствии в наших краях девонской воды. Теперь в геологии существует понятие о “Старооскольских слоях среднего девона” (Интересующимся наиболее полным изложением данного вопроса рекомендуется прочесть труды профессора Наливкина по геологии и гидрогеологии).

В связи с использованием воды “Девонского моря” пришлось старооскольцам реконструировать старую водонапорную башню, чтобы поднять воду на большую высоту и увеличить водонапорный резервуар. Работы были проведены во Второй Сталинской пятилетке. Надстроен целый этаж, опирающийся на старые стены башни и на железобетонные кронштейны. Водонапорная башня стала головастой и совсем не похожей на ту старую башню, возле которой стояла белая будка с купеческой вывеской-рекламой на кровле. Изменился вид башни, как и всего облика города, стоящего накануне выполнения своего генерального плана реконструкции. Вот фотоснимок современной водонапорной башни.

 

Фото 56.

 

Продолжение главы 7 следует

 

Евгений Белых для Кавикома