Продолжение рассказа старооскольского краеведа и писателя Николая Белых об участии в форсировании Днепра в начале октября 1943 года. Об этом рассказано в главе ТРЕУГОЛЬНИК ШВЕЙНЕЛЯ романа автора Н. Белых ПЕРЕКРЕСТОК ДОРОГ.
ТРЕУГОЛЬНИК ШВЕЙНЕЛЯ
Продолжение
… Берег внезапно изрыгнул огонь и гром. Искры трассирующих пуль золотыми и рубиновыми каскадами посыпались в воду, запрыгали по конькам лодок, впивались в борты и в людей.
Некоторые застонали, падая в лодки и за борт, иные ткнулись мертвыми головами в лодочные банки, третьи начали ругаться и яростно грести веслами к берегу (не умели плавать), четвертые прыгнули в воду, поплыли…
Вслед за пулеметами ударили пушки, ишачьими голосами заскрипели динамореактивные минометы, озаряя пространство рыжим неспокойным светом. Головастые красные снаряды, свистя и воя, мчались из-за бугров. Рвались, источая запах горящей нефти, оглушали и опаляли огнем. Кроваво-красными волнами расплескался, закипел и забурлил Днепр.
Шабуров оглянулся. При вспышках взрывов отчетливо были видны опрокинувшиеся лодки с барахтавшимися возле них людьми, обломки досок, весла. Плыли вниз мертвые люди, медленно погружаясь в волны, живые гребли к берегу.
– Спаси-и-ите, бра-а-а-атцы, утопа-а-а-ау-у-у! – хватая за сердце, рыдал вдали протяжный голос. – Мамочка-а-а моя-а-а!
Немцы били по площадям. Над всей ширью Днепра метался огненный грохот, гремучими гейзерами вздымалась к облакам вода, сияя и переливаясь всеми цветами радуги, обрушиваясь зелеными многопалыми кулаками на лодки и на плоты, на плывущих людей.
«Решается судьба Днепровского вала, о котором немцы так много говорили по радио, писали в листовках, – подумал Шабуров. Сердце его разрывалось от жалости к гибнущим людям и от сознания, что многим из них невозможно помочь, подать руку. – Иметь бы катера или моторки!»
– Савельев! – скомандовал он старшине, который вел свою лодку нос в нос с лодкой оперативной группы. – Всех пловцов вон, пусть добираются до берега на подручных. Вести лодку на спасение утопающих. Фирсов, вы тоже! Смелее, товарищи, смелее! Вперед!
– Смеле-е-е, впере-о-од! – подхватили сотни голосов. Люди, умеющие плавать, начали бросаться в воду и плыть, плыть к берегу, навстречу опасности, смело глядя в глаза смерти.
Освобожденные или облегченные лодки, развернувшись, быстро помчались на зов бедствия.
– Раненых доставлять на левый берег! – кричал Шабуров в вдогонку, – здоровых сюда, на правый!
Рассыпая жемчуг водяных брызг и тяжело дыша, тяжко топая промокшими ногами, выбежал на берег командир роты лейтенант Сухорев.
Шабуров сразу различил его среди усеявших берег десантников, узнал по высокой широкоплечей фигуре и топающей медвежьей походке. Зная, что он горяч и неосмотрителен, пробился к нему, побежал рядом в первой цепи наступающих.
Очарование боя и рвение десантников заразили Шабурова общим порывом: он стрелял и кричал, как все. Он слышал тяжелое дыхание бежавших солдат, повелительные команды сержантов, ревущий голос командира роты:
– Гони, немчуру-у, бей до полного издыханья!
Уже позади первая траншея, трупы немецких солдат мешали под ногами, изменился режим огня: сначала трассирующие пули и ракетные залпы хлестали в лоб, пахло жженым тряпьем, глаза резало огненное мелькание трасс. Потом разноцветные свистящие искры появились справа и слева, наконец, – с полутыла. В это время перед наступающими взорвались первые прицелочные или сигнальные снаряды, раздирая воздух невидимыми зубами визжащих шрапнелей и осколков.
Шабурова будто бы толкнуло в грудь. «Дальше продвигаться не нужно! – повелительно нахлынули мысли. – Не нужно». Послал Шахтарина с заранее подготовленным письменным указанием командиру батальона, сам догнал Сухорева, закричал до рези в горле:
– Сто-о-ой, окапываться!
Бойцы в одно мгновение повалились, отстегнули малые лопаты. Но Сухорев взъершился.
– Почему отлеживаться, если немец бежит?!
– Ложитесь, объясню! – властно приказал Шабуров, Сухорев повиновался. – Не кипятитесь, лейтенант. Лежать будем недолго: командир батальона развернет сейчас роту второго эшелона фронтом на восток и атакует Короповку. Они перебьют левую сторону «Треугольника Швейнеля», тогда мы ударим на юг…
Считая, что удалось заманить русских в огневой фокус, немцы обрушили сюда ураганный огонь. Поляна в двух сотнях шагов от залегших десантников превратилась в сплошной клокочущий котел огня и взрывов. Стальная пурга осколков тяжелых снарядов с шуршанием и визгом сыпались на бруствера, звенела о каски, накаляла воздух зноем пронзительных звуков и пламенем загоревшихся кустарников и трав.
– Товарищ Шабуров, вижу ракетный сигнал, – примирительно тронул Сухорев рукав капитана. – Соседи пошли на Короповку… Теперь я все понимаю. Простите, что давеча погорячился…
– Ничего, ничего! – школа жизни, товарищ! – ответил Шабуров, повернулся к окопавшемуся позади него радисту: – Кушнарев, рацию!
– На волне, товарищ капитан. Можете говорить.
– Фиалка, фиалка, говорит сирень! – взяв трубку, закричал в нее Шабуров. – У микрофона девяносто второй. Прошу немедленно зажечь все светильники по квадрату сорок шесть пятьдесят два восемьдесят девять. Как меня поняли? Прием. Спасибо, поняли правильно. Да-да, зажечь все светильники… Не жалеть масла. Конечно…
Прошли еще мгновения, из-за Днепра докатился тяжкий грохот, с нарастающим гулом в высоте прошли снаряды, вихри рванули с солдат одежду, закрутили песок. Над буграми, за завесой сразу ослабевшего немецкого ураганного огня, засверкали ослепительные молнии, встали широкие черно-бурые столбы земли и пыли, пронизанные дымом.
– Ловко бьют, молодцы артиллеристы! И капитан Чешский старается, и Донской не отстает со своими пудовыми минами. На пределе ведь бьет, а как точно…
Шахтарин, пригибаясь и падая, бежал под пулями во всю прыть.
– Товарищ капитан, – задыхаясь и упав в окопчик рядом с Шабуровым. Тараща сверкающие возбуждением карие глаза и весь подаваясь вперед своим маленьким юрким телом, докладывал Шахтарин: – Наши ворвались в Короповку…
– Спасибо, дорогой, спасибо! А теперь гляди, учись читать книгу боя. Она хотя и не писанная, а все же книга. Видишь, слева гаснут немецкие огни, слабеют? Наши засели немцам на хребет. Не до фокуса им, фрицам. Слабеет огонь с бугров: артиллерия придавила. Правда, справа бьют еще немцы косоприцельным, но мы туда не пойдем, дурачков нету…
Озаренный пламенем горевшей травы, Шахтарин восторженно слушал капитана. Ему и самому показалось, что он не только понял мысль начальника, но и весь этот золотой и дымный рисунок боя.
Не стерпел, выдохнул:
– Слева совсем не стреляют, вот бы куда двинуть…
– А что ж, пожалуй, так и сделаем, – немного помедлив, сказал Шабуров. Поднял широкодульную ракетницу в воздух. Грохнул выстрел. Сотенная масса людей, залитая розовым отсветом ракет, покатилась волной в обход Короповки с юга.
… У самой околицы Шабуров споткнулся, упал: плохо с сердцем. Очнулся он уже в одном из короповских подвалов. Над ним стоял врач Шмелев с флаконом какой-то жидкости.
– Еле вас отходили, Василий Петрович. Сердечный припадок. Да нет, нет, вам надо полежать, зачем же встаете? – лицо Шмелева, кругленькое, курносое с серо-карими глазами на выкате, приняло испуганный вид. – Медицина запрещает…
– Где немцы? Что с нашими?
– Немцы драпанули за бугры, Чуков с Никифоровым обещались сегодня вечером приплыть, проведать. По радио Кушнарев принял…
– А там что это такое? – кивнул Шабуров на дверь, за которой басил незнакомый голос:
– Говорю, не приказано впускать, значит, не приказано: капитану плохо…
– Да мне же срочно нужно! – зазвенел голос, по которому Шабуров узнал Шахтарина.
– Прикажите впустить, – сказал Шмелеву. – Это мой ординарец…
Подталкивая пленного прикладом автомата, Шахтарин привстал на носки, чтобы казаться выше, докладывал:
– Фриц этот, товарищ капитан, начальственный. Сидел в замаскированной под сараем машине, а потом рванулся и мимо нас. Кричим ему, чтобы остановился. Не слушается. Пришлось из автомата по баллонам…
«Распутник, кажется, – подумал Шабуров, всматриваясь в рыхлое лицо толстопузого немца с мутновато-синими безбровыми глазами и багровым длинным носом. – Откормленный. Конечно, начальственный».
– Ферштэйн зи руссиш?
Пленный взглянул на Шабурова, тотчас отвел в сторону свои блудливые глаза, отрицательно покачал головой:
– Нейн, нейн. Их фэрштейн нур дотш…
По блудливому взору глаз пленного и по особой вибрации голоса Шабуров догадался, что «начальственный фриц» лжет. Незаметно подмигнул на него Шахтарину:
– Плененный тобою человек притворятся, что не говорит по-русски, не понимает. Можешь поступить со лжецом, как тебе захочется…
В острых зрачках Шахтарина искорками рассыпался смех: он все понял, о всем догадался. Приняв грозный вид, подтолкнул пленного автоматом в угол подвала:
– Становись, расшлепаю!
Немец побледнел, глаза в ужасе расширились. Вырвался из рук Шахтарина, упал на колени перед Шабуровым.
– Не надо стрелять, пожалуйста! – закричал он по-русски. – Мой дивисионный иншенер Пауль Швейнель…
– Отставить! – изумленно воскликнул Шабуров. – Автор вот этой работы?
У пленного затряслись руки с всунутым в них Шабуровым чертежом. Хотел улыбнуться, но изо рта с посиневшими губами вырвалось подобие стона:
– Русский сломаль мой треугольник. А была такой натешта, такой натешта…
… Шабуров приказал отправить Пауля Швейнеля на левый берег Днепра, сам вышел с Шахтариным на КП десантной группы.
Продолжение следует.
Евгений Белых для Кавикома
Наверх