KaviCom.ru интернет-портал Старого Оскола

ТРЕУГОЛЬНИК ШВЕЙНЕЛЯ

Окончание

 

Схема движения 22-го гвардейского воздушно-десантного полка к ДНЕПРУ , форсирование ДНЕПРА и удержания плацдарма на правом берегу ДНЕПРА.

 

 

… Шабуров всю ночь не смыкал глаз: и слишком тревожно было на передовой линии, и слишком свежи были муки размышлений о происшедшем на берегу Днепра. Он даже и не прикоснулся к пище, привезенной с того берега командиром комендантского взвода цыгановатым Аладиным с вечно побитым и покрытым ссадинами лицом. Он выпил свою порцию спирта натощак, но не захмелел, хотя и хотелось.

Утром 11 октября поднялся несносный ветер. Все занося, желтые и серые песчаные вихри носились по плацдарму. Бойцы стыли на ветру, синели лица. Но никто не кутался в плащ-палатки: в них, даже в фуфайки и шинели, бойцы бережно прятали от ветра и песка оружие, чтобы не остаться перед пьяной фашистской лавиной при атаке беспомощными. Ведь забитое песком оружие откажет в действии.

Шабуров обобщил данные разведки и свои личные наблюдения, написал к часу дня командиру полка донесение с характеристикой всех деталей сложившейся обстановки перед участком полка.

Дважды перечитал написанное, потом добавил: «Выводы таковы, товарищ командир полка: дальше нельзя заставлять полк «сидеть» на уже захваченной территории плацдарма и довольствоваться чувством гордости за сокрушенный «Треугольник Швейнеля» и активной обороной.

Дело в том, что уже наступила кульминация нашей устойчивой активной обороны при данных силах и средствах: немцы превосходят нас в 4-5 раз, к ним подходят новые подкрепления. Пленные в один голос и очень убедительно утверждают, что завтра начнется их генеральная контратака на десантников, чтобы полностью уничтожить плацдарм. Данные разведки и мои личные наблюдения подтверждают, что немцы готовятся к такой атаке, имеют достаточно сил для выполнения замысла.

Перед нами альтернатива: или, как наступит темнота, перебросить на плацдарм полка живой силы и соответствующее количество техники, чтобы на рассвете завтра напасть на немцев и гнать их километров двадцать. Или, если нельзя бросить на плацдарм подкрепления, отвести наш полк на левый берег. Нет никакого смысла оставлять полк на полное истребление, когда он так блестяще выполнил свою задачу».

Донесение и выводы подписали вдвоем, с Котовым. Шабуров приложил к донесению подробную схему своей и немецкой обороны…

В 15 часов Шабуров принял радиограмму, что его донесение одобрено Чуковым и отправлено на рассмотрение генерал-майору Богданову.

В 15.20 навалились на плацдарм снаряды и мины. Шабуров мысленно простился с семьей и со всем миром, дал указание по телефону в подразделения, чтобы приготовились к отпору, а сам понимал, что если немцы решили бросить в бой все имеющиеся у них силы, полк не выдержит, людей осталось мало, боеприпасов мало. Правда, по сведениям разведки и показаниям пленных, генеральный удар по десантникам немцы намечали дать завтра в 17.30. Но ведь возможна неточность и для немцев…

Немецкий огонь злобствовал до 20 часов, развиваясь не только по плацдарму, но и по району огневых позиций батарей, бивших по немцам с левого берега. Потом огонь артиллерии по плацдарму прекратился, лишь на левый берег гудели снаряды, и немцы перешли в атаку.

Уже на третьей минуте боя Шабуров понял, что это не наступление, а только немецкая очередная атака. Об этом можно было судить и по количеству бросившихся в атаку немецких солдат и по лишь двум участвующим в атаке танкам, хотя Шабуров знал точно, что немцы сосредоточили для генерального удара 60 танков, в том числе 25 тяжелых.

На бруствере окопа Шабурова разорвалась мина, осколком ранило Шахтарина. Попрощались, проводил Шабуров ординарца до лодки на переправе, как только огонь поутих, расстались: лодка отчалила, повезла Шахтарина на левый берег.

– Оправишься, Ванюша, возвращайся ко мне! – крикнул Шабуров.

С реки, уже слившись с чернотой воды и став неразличимым, Шахтарин отозвался слабым голосом:

– Берегите себя, капитан, а я вернусь…

… Наступила тревожная, тихая ночь. Утих ветер, облака затянули небо. За ними, в выси, блуждала луна. Свет ее кое-где бледными пятнами, как масло на хлопчатой серой бумаге, проступал на облаках, и от этого на сердце становилось почему-то невыносимо тоскливо.

Смутная тревога рождалась и росла в груди Шабурова, сидевшего на бруствере окопа. «Неужели там, на левом берегу, ничего не поняли, ничего не решили? – думал он. – Нет подкреплений, нет боеприпасов, царит молчание. Сколько же так и зачем будем продолжать исчерпавшую себя тактику сидения на «пятачке», когда надо бы усилить десантников и наступать или вывести их отсюда…»

Ни одного выстрела: немцы отдыхали перед решительным сражением. А что готовились они к нему, нетрудно заметить. Шабуров слышал воркование моторов на немецкой стороне, слышал стук колес повозок. Стук этот приближался, замирал на некоторое время, потом снова стучали колеса, удаляясь. В воображении опытного офицера эти звуки рисовали реальную картину происходящего на огневых позициях врага: подвозились патроны, мины, снаряды. Артиллеристы устанавливали пушки в строгом соответствии с присланными из штаба схемами целей и «огней», минометчики высчитывали углы наклона труб по рубежам начала и переноса огня: будут бить по площадям, что всегда нравилось немцам…

Взяв автомат и несколько гранат, Шабуров пошел проверять бдительность в боевых порядках. Дежурившие солдаты, обхватив винтовки или автоматы, молча глядели в сторону вражеских позиций. Концами плащ-палаток прикрывали затворы от песка. Рядом, завернутые в шинели, лежали пачки с патронами, кучи гранат.

– О чем, Селезнев, задумались? – присев рядом с одним из солдат, шепотом спросил Шабуров.

Солдат повернул лицо. Продолжая опираться локтями о пулеметную площадку, покрытую брезентом, чтобы песок не так обваливался, сказал тихо:

– О своем думаю, товарищ капитан: о семье, о невесте… А еще вот немца жду. Притих он, проклятый, готовится…

… Возвратившись, Шабуров застал в своем окопе дремавшего старшего лейтенанта Соколова. Это старик-учитель. Ему под шестьдесят, но он пришел добровольно в Красную Армию. С котелком и полуавтоматом исколесил он половину России по военным дорогам, напросился в десантный отряд, убил уже четырех фашистов на правом берегу. Вчера он проник к немцам, забрал в плен длинновязого обер-ефрейтора и заставил его нести на спине мешок с арбузами.

Шабуров любил этого старика, бесстрашного и скромного. «Что ж, пусть человек поспит вволю, – подумал о нем. – Он поспит, а я пройдусь на переправу, проверю эвакуацию раненых…»

Не успел Шабуров шагнуть, как Соколов проснулся, окликнул его:

– Вам шифрованная радиограмма. Принял Котов, а меня вот к вам прислал, Василий Петрович. Надо расшифровать, – Сколов передал листок из полевой  книжки. Чернели столбцы цифр.

У Шабурова заволновалось сердце. Засветил фонарик, расшифровал радиограмму: «Передислоцировать полк на левый берег для выполнения новой задачи. Об исполнении доложить в пять утра. ЧУКОВ».

… Немцы узнали об отходе десантников лишь через тринадцать часов. С наблюдательного пункта Шабуров наблюдал вместе со штабными офицерами за районом недавнего плацдарма десантного полка.

Ровно в 17.00 12 октября 1943 года ударила по плацдарму немецкая артиллерия, заревели минометы. Судя по плотности огня и частоте взрывов, стреляли не менее двухсот стволов.

Тридцать минут бушевал огненный смерч, потом с ревом вырвались из засад десятки танков за ними, серпом охватывая плацдарм, катились несколько тысяч пехотинцев.

Стоявшая на плацдарме тишина озадачила немцев. Танки сбавили ход, пехота поползла осторожно к пустым траншеям. Автоматчики начали прочесывать местность огнем.

Растерянные и одураченные, немцы ринулись в погоню за уже давно ушедшими десантниками. В слепой ярости серо-зеленые цепи докатились чуть не до самого зеркала днепровской воды. И тут началось то, что было задумано еще утром: советские артиллеристы и минометчики открыли ураганный огонь. Со свистящим шипением с соседнего участка ударила «Катюша».

Немногие немцы ушли назад. Их трупы усеяли прибрежный песок, горели вместе с кустарниками и вывороченными с корнями деревьями. Крутой берег ополз под разрывами тяжелых снарядов, провалился в какую-то пещеру. В образовавшуюся обширную яму хлынул Днепр.

… Немцы долго будут помнить, как держали они свой сферический «Треугольник Швейнеля» между Вороновкой и Короповкой Чигиринского района на Днепре.

… Никифоров встретил Шабурова на новом КП, километрах в четырех северо-западнее впадения Старого Днепра в Днепр, у восточного отрога озера Кустоватое. Здесь, почти на самом берегу речки Старик (Сула), в лесу:

– Что вы записываете? – спросил бодро. – Можно взглянуть?

– Да. Читайте.

«… наша дивизия заняла оборону на невиданно широком фронте, – читал Никифоров. – Даже 22-й полк занимает участок шириной в 13 километров. Наша оборона не толще пограничного кордона мирного времени. Основана на расчете, что немцы, обескураженные прорывом 7-й армии на правый брег Юго-восточнее Кременчуга, не посмеют даже думать наступать против нас здесь…»

– А вы знаете, что это наш полк обеспечил успех переправы всей Армии? – приняв полководческую позу и поморгав глазами с белесыми ресницами, сказал Никифоров. Шабуров промолчал.

Окончание главы

 

Евгений Белых для Кавикома.