KaviCom.ru интернет-портал Старого Оскола

Конечно, тем счастливчикам, которым довелось попасть на спектакль по мотивам стихов и последовавшую после него встречу с самим классиком, воспоминаний хватит надолго, а то и на всю жизнь. Ведь из всех шестидесятников Евтушенко остался один. Осиротел с уходом Вознесенского.

Прежде всего, конечно, запомнился сам спектакль: прекрасный, утонченный и, в то же время - эксцентричный марафон из песен на стихи Поэта. Круговерть впечатлений, воспоминаний и смелых трактовок никого не оставила равнодушным: плакали, смеялись, подпевали. Думаю, Евтушенко не лукавил, когда после окончания спектакля говорил о том, что это лицедейство достойно больших сцен.

Зрители в антракте все как один радовались тому, что в Старом Осколе такая молодая, талантливая труппа, которая действительно достойна большего и, в первую очередь, конечно же, уважения к этой нелегкой профессии. Уважения не от зрителя - его можно прочитать в глазах и услышать в речах благодарных поклонников театра, а со стороны тех, кто своими пафосными речами не стесняется марать стены театра, к которому они так финансово равнодушны. А это равнодушие, поверьте, издалека видно...

И, тем не менее, все эти нюансы меркнут перед Словом, когда его взял Поэт. Евтушенко все тот же, порывистый, рвущий по живому, юморной и скрежещущий. Он впивается словом в ослабший от монофонического информационного пространства мозг, выворачивает его наизнанку, говорит со всеми и с каждым. И даже скептики, на вроде меня и люди, не понимающие поэзию, не могут не реагировать на этот голос: звенящий, надрывистый, вызывающий. И первое, что понимаешь, впитав живьем этот голос, что таких у нас больше нет. А точнее – никаких нет. И сам Евгений Александрович это признает, хоть и выражает при этом надежду на будущие поколения.

«Знаешь, милок,

всё же держится

где-то во мне

надеждишка.

Вот мой последний прикол

или последний прокол.»

Встреча едва успела закончиться, а в комментариях к местным новостям уже кипят страсти по классику. Он всегда был таким - краеугольным, неоднозначным, рискованным на слово. И сейчас, оставшись один из могикан, в расшитой, просторной рубахе он слаб телом, но голос, голос его вонзается в головы, переворачивая вверх дном все, что зритель знал о поэзии, вышибая дух своей мощной, непреклонной строфой, а глаза горят и сверкают под театральными софитами. И простому зрителю неважно, где он живет и чем зарабатывает свой хлеб. Не за тем зритель идет в театр и на творческую встречу. А вот за этой встряской для ума и пищей для раздумий над собой и миром вокруг.

«Кончаются войны не жестом Фемиды,

а только когда, забывая обиды,

войну убивают в себе инвалиды,

войною разрезанные пополам.»