KaviCom.ru интернет-портал Старого Оскола

Когда я начинал писать в газеты, то меньше всего думал о том, что могу и чего не могу, попросту болел самоуверенностью. Но бог меня миловал, и я несколько раз своими выступлениями попадал в «десятку». Расскажу вам о первом скромном опыте.

Работал я в то время слесарем КИП и А в производственном цехе, и по долгу службы частенько встречаются с девушками из химлабораторий. Сами собой заводились интересные и приятные знакомства, часто переходившие в дружбу. Если кто подумал о трансформации ключевого слова в нечто, далеко идущее, дальше можете не читать. Рассказ совсем не о том. Девушки из лаборантов упомянуты потому лишь, что они «подбросили» мне тему к самому интересному журналистскому расследованию.

 

Год 1978. Толком не оперившийся внештатный корреспондент, почувствовавший силу печатного слова, берется за любые задания редакции и, кроме них, находит что-то свое. В данном случае дело началось так.

 

Прихожу я в Центральную заводскую лабораторию, не помню зачем, и заглядываю к двум знакомым сестричкам. Чуть ли не с порога она начинают уговаривать меня заняться их начальником.

- Он зарвался окончательно. Кричит: Я любую из вас, инженеров, могу перевести в уборщицы. Могу уволить! За воротами завода сотни желающих!

 

Это на химический вонючий завод за десяток километров от города! Здесь он, конечно, блефовал, желающих работать у нас особо не находилось.

 

Короче, я понял, что дядя самодур, и с ним надо побороться. Сегодня мои рассуждения звучат наивно и смешно, но тогда я был полон решимости защитить женский коллектив от супостата.

 

Понимая, что дело серьезное и на эмоциях здесь не выедешь, иду в редакцию к своим «кураторам» из промышленного отдела Череповецкой городской газеты «Коммунист». Во-первых, надо было обеспечить тылы, чтобы коллеги знали, чем я занимаюсь. Во-вторых, послушать умных товарищей.

 

Юра Залесский и Гена Калинин провели со мной инструктаж.

 

- Ты знаешь, как работали ребята из «Правды» на металлургическом заводе?

Понятно, что я не мог этого знать.

 

- Они приехали примерно по такой же теме и разговаривали с десятками человек. Каждый, кто не отказался от своих слов, - здесь Юра повторил, - не отказался от своих слов, написал письменное подтверждение, поставил дату и расписался.

 

- Таким образом, - включился в разговор Гена, - у журналистов в руках оказались не записи в блокнотах, а документы, подписанные реальными людьми. Уяснил?

 

Все понятно, добро с инструктажем получено, и дело стало только за получением информации.

 

Надо сказать, что люди в то время меньше боялись рассказывать о проблемах на работе. Для начала поговорил я со знакомыми начальниками цеховых лабораторий. Появились первые подписи. Понятно, что по законам жанра я был обязан встретиться с начальником ЦЗЛ, под которого копал. И тут подвернулся случай. Подруги донесли, что такого-то числа у них состоится партийное собрание.

 

Незадача! Я не был членом КПСС и меня по закону могли на него не допустить. Теоретически! Скажу почему. В те годы городские газеты являлись органами городских комитетов партии. Разницы в правах между внештатными и штатными работниками редакции никто не делал. Значит, я автоматически представлял печатный орган горкома партии. И спорить с этим начальник ЦЗЛ не мог.

 

На собрании ничего особого не обсуждали, рядовая повестка о текущих делах и на десерт, как водилось тогда - «разное». Меня, конечно, заприметили, и на следующий день я смело потопал знакомиться «вживую» с потенциальным оппонентом.

 

Сестрички на всякий случай предупредили меня об особенностях ведения разговора их начальником.

- Он говорит очень тихо, так, что собеседник напрягается, половины сказанного не разбирает, а переспросить не получается из-за нескончаемого потока слов.

 

Все оказалось так, как говорили. Начальник говорил тихо, и первая его фраза поразила меня в самое сердце.

- Вы знаете, мы сейчас сидим как на вулкане, - начал он полушепотом.

Какой вулкан и где, я так и не понял. Слова из него лились нескончаемым потоком и все ни о чем. На меня он потратил полчаса драгоценного времени, ругая подчиненных и жалуясь как тяжело работать в женском коллективе.

 

Пользы от нашей встречи я не ждал и потому переключился на цеховые лаборатории. Три из них отработал на территории завода, к одной, уволившейся женщине, сходил домой. Никто не побоялся подписаться под своими словами. Они сводилась в основном к глубочайшему непрофессионализму, унижениям, оскорблениям и хамству на работе.  

Дальше оставалось только разложить по полочкам и обработать полученную информацию.

Работая над темой, я надеялся, что она громко прозвучит на комбинате и принесет мне дополнительные очки в журналистике. Как сейчас говорят, губу раскатал. Не то что бы наивно, но тогда я верил в торжество справедливости. К тому же подталкивали и вели серьезные публикации в городской газете. Даже ведомственный «Химик», объединявший азотно-туковый и химзавод единой редакцией, временами заявлял о своем желании менять мир к лучшему.

Статья написана, но, странно, ее забрали в отдел политической жизни, самый серьезный и богатый гонорарами. Возглавлял его Борис Андрюшанов, старый, опытный волк, с которым я никогда не сталкивался по работе. Меня он ни о чем не расспрашивал, текст не правил и, как оказалось потом, взял его тепленьким, и поехал к главному инженеру завода.

 

При очередной встрече он клятвенно заверил меня, что статья будет «пропечатана». Спустя неделю он повторил эту фразу и добавил, что встречался с главным еще раз. Как я позже понял, они искали вариант невынесения мусора из избы. Итогом стало увольнение начальника ЦЗЛ с работы без публикации в газете.

 

Только сейчас до меня дошло, почему еще одна статья о междугородней связи пошла через отдел партийной жизни, и за нее я получил самый высокий гонорар по тем временам – 18 рублей. Так Борис Андрюшанов отметил мои прошлые заслуги.

Sablon, специально для Кавикома