KaviCom.ru интернет-портал Старого Оскола

Этот рассказ я  специально не приурочивал к 73 годовщине начала Великой Отечественной войны. Но если так совпало, то пусть это будет напоминанием о том, какие ужасы несет в себе война. Это только для политиков и олигархов "война есть продолжение политики иными, насильственными средствами», а для народа это смерть, ужасы и огромные лишения.

Начало

В июне мы подошли к городу Лозовая. Там был настоящий ад. Увиденное мной трудно описать словами. Земля словно встала на дыбы, все вокруг, насколько хватало зрения, было завалено искореженной военной техникой. Но самое страшное это окопы и траншеи, которые были  завалены почерневшими и раздувшимися от жары телами наших родных солдат. Позы их были непредсказуемы, они замерли в то мгновение, когда их настиг смертельный металл. От разлагающихся трупов стоял ужасающий запах, который нас преследовал несколько дней и заставлял как можно быстрее уйти от этого страшного места.

Но быстро покинуть это место не получилось. Недалеко от Лозовой дорога проходила по плотине водохранилища или пруда и нас туда не пустили, потому, что со стороны Харькова двигались колонны наших военнопленных. Они шли почти целый день. Конвойные никого не подпускали близко к колонне, и чтобы как-то помочь нашим солдатам пацаны из беженцев, да и местные забрались в воду и стояли вдоль плотины. Солдаты бросали нам фляжки, бутылки, даже котелки, которые мы набирали с водой и бросали обратно. Среди пленных было много раненых, им помогали товарищи. Тогда я естественно не мог знать, что это все последствие так называемого харьковского котла, одного из самых страшных эпизодов войны. Пройти через плотину мы смогли только на следующий день.

В конце июня, начале июля измученные и голодные подошли к Харькову.  В этих местах длительное время стоял фронт, и шли бои. Местное население находилось на голодном пайке и, так же как и мы использовало подножный корм, незрелые овощи и фрукты, пищевые отходы, выброшенные из полевых кухонь и госпиталей. Пока наше продвижение проходило без особых происшествий. Немецким патрулям до нас особого дела не было, чего не скажешь об украинских полицаях. Они были готовы на все, лишь бы выслужиться и показать свою преданность новым хозяевам.

В Харьков не заходили, а обошли его по окраинам и в первых числах июля подошли к Белгороду. В последствии, многократно бывая в Белгороде, я старался найти место, где мы ночевали первую ночь, и попали под бомбежку своей авиации. Это примерно там, где сейчас находится центральный рынок. По звуку моторов понял, что это ночные бомбардировщики (кукурузники) утюжили город. Бомбы свистели ужасно, казалось, что сейчас этот свист разорвет нас на части. Врывались они где-то недалеко, так как нас иногда накрывало комьями земли, слава Богу обошлось.

Утром быстро вышли из Белгорода в восточном направлении, но патруль немецкой полевой жандармерии завернул нас обратно, предварительно обшарив нехитрый скарб и одежду. Хотя из одежды на нас пацанах были лишь трусы, да рваные майки. Пришлось остановиться. Расположились недалеко от города в поселке Ерик в разрушенном здании. Похоже, что раньше это был сельский магазинчик, а сейчас в нем было три стены и крыша. Все внутреннее пространство заполнено перетертой соломой, это было счастье, впервые за два месяца, мы ночевали под крышей. А вот с питанием стало совсем плохо. Взрослые ходили в город, в село Шопино. Нанимались на работу, чтобы хоть что-то принести к ужину, но и местные были почти в таком же положении, поэтому питание наше становилось все скуднее и скуднее.

На окраине Белгорода, где сейчас аэропорт находились три немецких аэродрома. Они были огорожены колючей проволокой и охранялись. Но свалки они устраивали за колючкой, выбрасывая весь мусор через проволоку. Вот тут мы находили остатки испорченных продуктов и все то, что выбрасывалось с кухонь. Однако вскоре часовые с аэродромов нашли себе развлечении, стрелять в нашу сторону. Стреляли они не в нас, а в консервные банки, валявшиеся повсюду, банки подпрыгивали со звоном, мы падали на землю, они ржали как кони. На этой свалке я нашел очень полезную вещь, кусок резиновой камеры, может от самолета, может еще от чего. Резина была эластичной и уже через час у меня была шикарная рогатка. К растительной пище добавилась дичь. Дичью было все, что летало и попадало в прицел моей рогатки.  Вот  сейчас мне 85, а навыки остались, и рогатка всегда на пасеке лежит. Не один сорокопут пожалел о своем визите на пасеку.

В Ерике мы провели 4-5 дней и попытались продолжить свой путь.  На этот раз нас никто не остановил, и мы пошли в направлении Корочи. Сады в том районе были всегда. Дорога проходила как раз вдоль этих садов. Сады от дороги отделяли несколько десятков метров, но кроме этих метров было еще и проволочное ограждение. А на яблонях висели, хоть и зеленые, но уже довольно крупные яблоки, которые манили к себе. Беженцы никогда не шли по основной дороге, только рядом, вне зависимости была дорога свободна или по ней двигалась военная колона. Вот и сейчас мы с тачками шли между немецкой колонной, передвигающейся по дороге и проволочным заграждением, отделяющим нас от сада.

В какой-то момент я и мой друг Митя заметили пролом в ограждении. Удержать нас было уже нельзя. Там были яблоки, еще зеленые, но съедобные. Мы побежали в пролом. Пробежав с десяток метров услышали крики и автоматную очередь. Пули над нашими головами срезали ветку. Мы остановились и оглянулись. Остановились не только беженцы, но и немецкая колона, все кричали и махали руками. И только тут мы заметили недалеко от пролома воронку и рядом с ней труп человека. Поняли, что забежали на минное поле. Назад старались пройти точно по своим следам. Выйдя наружу из пролома, увидели, что вдоль ограждения стояли таблички с надписью по-немецки «Minen». И на этот раз беда обошла стороной.

Еще одно происшествие случилось перед селом Салтыково (сейчас район Губкина). Немцы заставили нас несколько раз затаскивать на гору заглохший мотоцикл, чтобы завести его с толкоча. Сначала мы попытались разбежаться, но выстрел в воздух заставил вернуться, да и за родителей, которые были неподалеку, испугались. На следующий день мы вошли в Старый Оскол. Это было 29 июля 1942 года.  В дороге мы провели ровно 70 дней, пешком преодолев путь от Макеевки до Старого Оскола. Здесь наши 4 семьи попрощавшись, разошлись каждая в своем направлении.

Отец нас привел к своей сестре Тане. Он знал ее адрес, поскольку она там проживала и до войны. Неожиданных гостей радушно встретили, накормили, обмыли, дали новую одежду, а всю старую сожгли на костре прямо во дворе вместе с насекомыми в ней обитающими.  В эту ночь я спал как младенец без страха за свою жизнь. Я не знаю, как выразить это свое состояние. Это было счастье, я был жив. На следующий день к вечеру мы были уже в родной Потудани, у моего дедушки. Спустя 10 лет мы вернулись. Эту встречу описать невозможно. Вся семья была вместе. Но радость сильно портило присутствие оккупантов, обосновавшихся в нашем доме. Жить приходилось в сарае, но это был свой – родной сарай. Пришлось еще полгода терпеть присутствие фашистов. В январе 1943 года село освободили. Отец сразу ушел на фронт, а мы остались в дедушкином доме, потому, что  нашего, где я родился, уже не было.

Поскольку дед был серьезно болен, то мне четырнадцатилетнему подростку пришлось взять на себя всю мужскую работу по обеспечению нормальной жизни. Организовались колхозы. Меня по ходатайству деда взяли в колхоз конюхом. Конюшня моя состояла из двух лошадок. Я очень любил этих умных животных, кормил, поил, водил на пруд купать. С этого момента началась моя трудовая деятельность в сельском хозяйстве. До конца войны приходилось делать все и пахать и сеять и косить. В 1947 году окончил 7 классов и поступил в Нижнедевицкое сельскохозяйственное училище, на отделение ветеринария. Война с украденным у меня детством осталась в прошлом. Не дай Бог этого испытания больше никому и никогда.

Странник записал с рассказов отца.